Август 1998   ::   Харитонов Михаил

— Салют, камарады, — вошедший чуть подволакивал левую ногу. Его тонкое, породистое лицо обрамляли совершенно седые волосы. На скуле были видны следы ожога. Глаза были внимательными и холодными.

— Это я, Эдичка. Спасибо вам, что вытащили.

— Как доехали? — встрял неугомонный Пинчук.

— Ничего. В тюрьме было хуже, — скупо проронил знаменитый писатель. — Вы не боитесь международного скандала?

— Боимся, — честно признался Президент. — Но ведь они собирались вас убить.

— Могли? Они это делали, — Лимонов криво усмехнулся. — Вы знаете, что такое российская тюрьма, и как там обращаются с политическими?

— Послушайте… Нам предстоят ещё кое-какие формальности, — заторопился Ющенко. — Мы готовы предоставить вам политическое убежище, но не готовы взять на себя ответственность за ваш побег…

— Я уже предлагал один вариант. Я могу сначала появиться на территории третьей страны. Скажем, в Тирасполе. Там меня знают.

— Тираспольское правительство не признаёт никто, кроме Украины, — вздохнул премьер.

— Вот и мы поддерживаем сепаратистов, — подал голос Медведчук.

— Они за Союз, — возразил Пинчук. — И никогда не выступали против территориальной целостности Молдавии. Они борются с кишинёвским режимом, а не…

— Все эти тонкости объясняйте Совету Европы, — парировал Медведчук.

— Кстати, — Лимонов по-прежнему стоял в дверях, не делая попыток войти, — вы можете как-нибудь… э-э… помочь Дугину и Проханову?

Сидящие в зале переглянулись. Президент опустил глаза.

— Нет, не можем, — тихо сказал Ющенко. — Поймите, — его голос дрогнул, — мы всё знаем… мы знаем, где их держат… и как их ломают… но они выдержат. Ельцин не будет их ликвидировать. Их головы нужны ему для большой игры, как средство давления на нас. А вот вас он ненавидел лично. За ваши книги. За то, что вы говорили людям правду. Понимаете?

— Что ж. Спасибо. Признаться, я предпочёл бы, чтобы вы вытащили оттуда не меня, а товарища Дугина. Он гений, а я просто бойкий литератор, — так же холодно сказал Лимонов. — Извините, я пойду.

Дверь закрылась.

В зале повисло молчание.

— Н-да… Вот тебе и автограф, — начал было Пинчук, и осёкся под взглядом Ющенко.

— Когда-нибудь, — наконец, сказал Президент. — Когда-нибудь.

* * *



— Теперь можно говорить, — наконец, сказал гость, убирая в сумку сканер-блокиратор. — Все «жучки» блокированы. Скрытые камеры тоже.

Хозяин кабинета посмотрел на гостя с невольным уважением.

— Откуда у вас такая техника? Американская? У нас ничего подобного нет…

— Почему же американская? — гость с удовольствием устроился у окна, и дёрнул за шнур. Жалюзи поднялись, и он увидел то, что снилось ему по ночам все эти десять лет: набухшую красными огоньками артерию Калининского проспекта.

Хозяин кабинета ждал.

— Техника наша, — гость усмехнулся. — Теперь Южмаш делает отличную электронику.

Хозяин кабинета поднял бровь.

— Вы говорите — наша? В смысле — украинская?

— Наша. Просто наша, — веско ответил гость.

— Я хочу вам сказать одну вещь, — хозяин кабинета нервно почесал переносицу. — Разумеется, я остаюсь патриотом… и, конечно, верю… верю в то, что мы будем вместе. Рано или поздно. Но… я уже давно живу здесь. В России. И… я стал лучше понимать русских.

— Великороссов, — веско поправил гость.

— Ну да, великороссов… это, конечно, правильнее, но у нас так не говорят… — хозяин едва заметно выделил слова «у нас».

— Вот оно что… А может быть, у вас — гость жирно подчеркнул голосом последние слова — уже принято называть себя как-нибудь ещё? Скажем, арийцами?

Хозяин кабинета искоса посмотрел на гостя.

— Вот так мы будем разговаривать, Вадим? После десяти лет?

— Вот так мы будем разговаривать, Сергей. После десяти лет. Если ты так… изменился.