Белый Паяц   ::   Угрюмова Виктория

– Осторожней! Мимо рта не проноси! – с досадой прикрикнул на него Ланао. – Заладил, как плакальщица, одно и то же. И ведь нашел кого спрашивать. Я не предсказатель, откуда ж мне знать, что теперь будет? Голод, мор, засуха…

Он помолчал, кряхтя уселся рядом с Ургали, пытаясь удобнее устроиться на мокрых от ночной росы, замшелых корягах.

– Одно известно наверняка: беда будет, вот что. И надо же, чтобы именно мы с тобой так вляпались. Дай-ка еще глотнуть, – сказал после паузы. – Заночуем тут, а завтра пойдем обратно в Оганна-Ванк.

– Зачем?

– А ты как думал? Нужно немедленно сообщить о нем гро-вантарам. Ты что, забыл закон о Всевидящем Оке?

– А если мы никому-никому не расскажем о том, что случилось этой ночью? Вот поклянемся самой страшной клятвой и будем держать язык за зубами всю жизнь. Тогда никто ничего не узнает, и незачем идти в Эрдабайхе.

– Боишься?

– По мне, что анку, что гро-вантары, – и от одного, и от других лучше держаться подальше.

– Разумная мысль, особенно для такого мальца, как ты, – похвалил Ланао. – Только вот что я тебе на это скажу: не сможешь ты удержать в секрете такое происшествие. Вон, на тебе просто лица нет. Я сам трясусь как осиновый лист и думаю, что не скоро перестану. И седых волос наверняка прибавилось, есть у меня такое ощущение. Несколько дней мы уж точно сами не свои будем, помяни мое слово. Как мыслишь – твоя маменька или моя дорогая женушка оставят нас в покое, пока не выпытают, что да как?

Ургали представил себе в красках недалекое будущее. Не нужно было обладать даром предвидения, чтобы угадать, как поведут себя любопытные и не на шутку встревоженные женщины, да еще раззадоренные упорным молчанием своих близких.

– Нет, не оставят, – признал он. – Всю душу вытрясут, пока не вызнают до последней мелочи, что с нами случилось.

– И ты думаешь, они сохранят эту тайну и унесут ее с собой в могилу?

Тут молодой крестьянин невольно захихикал, хотя еще минуту назад ему было не до смеха и он всерьез полагал, что долго еще не сможет улыбаться.

– Так или иначе, – продолжал между тем Ланао, – но через неделю родная деревня будет гудеть от пересудов и сплетен; дней через десять о наших похождениях узнает вся округа, а там и до рукуйена дойдет. И окажемся мы с тобой все в том же Эрдабайхе, только с обвинением в нарушении закона, и веры нашим словам уже не будет. А вообрази, какими подробностями обрастет к тому времени наш рассказ… Так что я не удивлюсь, коли ляжет нам дорога в Ла Жюльетт, в гости к тамошним мастерам. И вот им, голубчик, ты живо расскажешь все, что видел, все, чего не видел и до того даже вообразить не мог, потому как они специально обучены вытряхивать из дуралеев вроде нас всю правду с потрохами заодно. И как там у них обстоят дела с правдой, я не знаю – врать не стану, а вот с потрохами получается ловко.

Ургали передернулся от ужаса.

– Послушаешь вас, дядя Ланао, анку уже не так не страшен. И ведь возразить нечего.

– Правильно рассуждаешь, юноша. Люди гораздо страшнее. И если об этом никогда не забывать, то вполне можно прожить длинную и удачную жизнь. А если расслабишься, положишься на судьбу да на милость Пантократора – тут тебе и конец. Добро еще, если быстрый и легкий. Одним словом, на рассвете шагаем обратно в столицу и честно рассказываем гро-вантарам, что видели.

– Я вот чего не понимаю, – признался юноша, – зачем сообщать об оборотнях, ведьмах или иной нечисти, мне ясно: чтобы ее истребить. А что они будут делать с анку? Разве господа рыцари смогут его найти? Кто знает, кому и на какой дороге он встретится следующей ночью?

– Эх ты, головастик, – невесело усмехнулся Ланао. – Анку не нечистая сила, хоть и опасен людям. Он посланец Абарбанеля. Не приносит несчастье, а только его предвещает.