Берегиня   ::   Ягупова Светлана

Не рассказывать же прямо здесь, в электричке, о наших все более частых ссорах с Людмилой, о ее долгих молчаниях без видимых причин, о тех житейских мелочах, которые закручивали в своем верчении, порою все подчиняя себе, не оставляя места для чего-нибудь высокого, несуетного.

Через полчаса мы были за городом. Ничто не приводит меня в более приподнятое, радостное состояние, чем березовая роща. У нас на юге березы почти нет, а если и встречается, то совсем не такая, как среднерусская красавица, а низкорослая, приземистая, согнутая под сильными горными ветрами. Подмосковные березы не зря воспеты поэтами. Сквозные кружевные рощицы как бы парят в воздухе, и чудится, будто они-то и есть тот самый мост, соединяющий землю с небом.

В траве возле речной заводи, где мы расположились, не было того пестроцветья, как возле нашего загородного озера, в котором водилась даже царская рыба форель, а растительность вокруг была до неприличия пышной и какой-то хмельной. Здесь же, кроме ромашек, ничего не было. Впрочем, нет, росли еще какие-то мелкие желтенькие и фиолетово-голубые цветы, затерявшиеся в густых травах. Однако лужок радовал своей скромной чистотой.

Рыба не любит разговоров, но мы как-то сразу пренебрегли этим, и, как только поплавки спокойно закачались на воде, меня прорвало, я стал исповедоваться перед теткой, и будто тяжесть свалилась с плеч. Я рассказывал ей о домашних неурядицах и о планах на будущее. Она слушала меня внимательно, сочувственно кивала головой, расспрашивала о деталях, вспоминала, как ездила когда-то со мной в планетарий, в лес, и выражала надежду на то, что в скором времени я буду подбрасывать ей своих ребятишек. Заодно упоенно мечтала поехать следующим летом к нам и всласть порыбачить на загородном озере в нашем благословенном краю. Между тем этот благодатный кусочек природы, о котором она грезила в душной летней Москве, мне был так же далек, как и ей, поскольку живу я в центре города в стенах крупноблочной девятиэтажки и на озеро выбираюсь крайне редко.

За два часа мы поймали всего трех плотвичек и двух окуньков. Собирались сменить место, когда теткину удочку что-то сильно дернуло. Она поспешно подсекла рыбу, взметнула удилище вверх и, поймав в ладонь трепещущую, в комочке речных водорослей рыбешку, хотела было, отцепив ее от крючка, бросить в трехлитровую бутыль с водой, как вдруг вскрикнула, ладонь ее разжалась, рыбешка упала и исчезла в ромашках. Бледная, испуганная, тетка встала на четвереньки, и, не открывая глаз от земли, громким свистящим шепотом сказала:

- Витя, ой, Витечка, что это?

Мне почудился из травы писк, похожий на птичий. Я бросился к тому месту, где трепыхалась рыбешка, нашел ее запутавшейся в траве и поднял. Передо мной предстало нечто настолько необычное, что руки невольно вздрогнули, желая отбросить то, что держали, однако любопытство взяло верх, и крепко, чтобы не выпустить, я зажал рыбешку в ладонях. Впрочем, то, что подцепил теткин крючок, лишь условно можно было назвать рыбой: в руках у меня трепетало существо величиной с окуня, с рыбьим хвостом и головой, покрытой шелковистыми зелеными нитями, которые я поначалу принял за речную траву и хотел отслоить от рыбешки, но в мою ладонь больно вцепились перепончатые пальцы, очень смахивающие на человеческие. Мне все же удалось откинуть нити-волосы удивительного существа, тут же руки мои разжались сами собой, и речное диво опять хлопнулось в траву. Я не мог ошибиться: из-под зеленой растительности на крохотной головке на меня глянуло человеческое лицо, точнее маленькое, с правильными чертами личико розовато-перламутрового цвета. Я даже успел разглядеть, что оно было со слегка выпуклыми радужно-темными глазами, обезображенное гримасой боли: крючок впился в щеку. Было отчего прийти в недоумение, восторг и ужас.