Чародей на том свете   ::   Лещенко Владимир

Так это или нет, тем не менее Данька не только блестяще защитил диплом, но и без вступительных экзаменов был зачислен в аспирантуру.

Забот поприбавилось. Лекции, библиотеки, архивы…

Нюшка обижалась:

«Совсем ты меня забросил, а ведь замуж звал».

Правда, звал. В тот самый день, когда вернулся домой, и сделал девчонке предложение.

«Ну, сама посуди, – оправдывался. – Какой у нас сейчас будет семейная жизнь? Тебе учиться нужно, институт заканчивать. Я со своей диссертацией. Давай подождем немного. Наше никуда не денется. Мы ведь любим друг друга».

«Ага, – дулась Анюта. – По-моему, ты к своему псу больше, чем ко мне привязан».

Волчок тоже куксился из-за «острого недостатка внимания со стороны некоторых неблагодарных типов». Данька стал замечать, что у нетеру катастрофически портится характер. Упуат и до начала московского периода своей жизни не отличался излишней покладистостью, а тут с ним и вовсе не стало сладу. Его раздражало буквально все: вода, пища, люди, а особенно неустойчивый российский климат.

Для начала он распугал всех окрестных собачников. Пару раз Данила попытался вывести волчка на прогулку. Днем. Разумеется, на поводке и в наморднике. Ничего хорошего из этого не вышло. Низвергнутый бог вел себя по-хамски. Как будто это не его выгуливали, а он сам изволил выпустить на улицу диковинное двуногое животное породы homo sapiens.

Взгромоздясь на лавочку, Открыватель Путей с унылым величием отрекшегося от престола Наполеона наблюдал за дефилировавшими по аллеям парочками – хозяин – (хозяйка) – собака. При этом он издавал такие звуки, что сам великий основатель реалистической театральной школы Станиславский поверил бы, что перед ним не зверь, а человек. Горовой пробовал урезонить шалуна, но тщетно. Упуат раззадоривался еще больше.

«Ох, ох, ох!» – фыркнул он как-то вслед интеллигентного вида девушке в очках, семенящей рядом с гнусной болонкой, одетой в легкое клетчатое пальтишко.

«Пгостите, вы что-то сказали?» – затормозила девица около их лавочки.

Само собой, ее слова, а также милая призывная улыбка, обнажившая два ряда жемчужно-белых, явно искусственных зубов, были адресованы Дане. Он поспешил заверить девушку в том, что вовсе не помышлял мешать ее прогулке. Вместо того чтобы продолжить дефиле, интеллигентка пристроилась на краешке лавки и попыталась завязать светскую беседу.

Наверняка, у нее были виды на симпатичного и, возможно, холостого парня.

«Какой пгелестный песик! – засюсюкала она и попыталась почесать Упуата за ушком. – И какой необычной погоды! Это у вас мексиканская овчагка? Я читала, что недавно амегиканцы скгестили в своих секгетных военных лабогатогиях восточно-евгопейскую овчагку с чупокабгой и получилось что-то умопомгачительное! Отстойте секгет, ну, пожалуйста! Это она?»

«Песик» повел на девушку желтым миндалевидным глазом и, высоко вскинув голову, внезапно зашелся пронзительно-жутким воем. Со всех сторон послышался яростный собачий лай. Гнусная болонка так и дернула вдоль аллеи. Только ее и видели. Интеллигентка изумленно поглядела предательнице вслед и перевела туманный взор на Путеводителя. Внезапно ее глаза стали квадратными от изумления.

«П-пгостите, – заикаясь, осведомилась она. – Так это ч-что, в-волк?!»

«А то ты сама не видишь?!» – ядовито огрызнулся Упуат, оскалив мощные клыки.

Девушка в обморок, Данила с возмутителем спокойствия – домой, лелея большие надежды, что рассказам очнувшейся интеллигентки о говорящем волке никто не поверит.

Что самое интересное, поверили. Уже через день (Данила специально выдержал паузу в их с волчком прогулках) собачников в парке заметно поубавилось. А бабушка принесла с базара жуткие слухи об ужасном волке-оборотне, подстерегающем одиноких дамочек и поступающем с ними самым гнусным образом.

«Прямо Шарль Перро какой-то! – смеялась Ангелина Сергеевна.