Человек-саламандра   ::   Бирюков Александр

Если бы не лодка, то не стоило бы вообще пускаться в этот трудный путь. Лодка – это главное.

Не забывай только охранять свое добро от хищных птиц, что парят над тобой.

Когда-то водоросли кончатся. Это непременно должно случиться. Ты выйдешь на чистую воду и поднимешь парус.

Парус наполнится ветром.

Здесь тебя ждут шторм и штиль в палящий зной, и подводные скалы, и хищные твари из морских пучин будут подстерегать тебя. Но это уже сущая ерунда! Сущая ерунда по сравнению с возней в грязи у берега.

Перед тобой чистая изумрудная вода, и прямо по курсу поднимается солнце. В его мечтах солнце всегда встречало его в пути… Будь только крепок духом. Будь сильным и продолжай путь. Но прежде посмотри, много ли припасов осталось с тобой…

Он знал это всё наизусть и повторял, как заклинание, глядя из окна своей камеры, сквозь прутья решетки, на то, как в море садится светило. И словно хотел повернуть закат вспять.

Его плечи остро торчали кверху. Он знал, что не сможет пройти весь путь. Но верил. Он верил, что однажды он пройдет путь до конца.

Тюрьма не отпустит его. Но он сам однажды сломает решетку. И расправит крылья во весь исполинский размах. Он потратил годы на то, чтобы перетереть решетку пластинками камня, отбитыми от слоистых стен.

Ему нужно немного. Выйти из тюрьмы. Это первое. Найти тех, кто его предал, и убить. Это второе. Взлететь. Хотя бы один раз. Это третье и главное. И сегодня как никогда он был близок к осуществлению своей мечты.

Было и еще кое-что, из-за чего он и уходил в побег именно сейчас, не имея права ждать более подходящего случая, но об этом он боялся думать.

Веревка закончена… Закончена и проверена на прочность по всей длине. Длина… Вот чего не хватало веревке, так это длины. Ее не хватит, что совершенно очевидно. Но больше вплести в веревку уже нечего. Он выщипал все волосы, которые отросли до поясницы за время сидения в камере. Он вплетал их в веревку. Теперь у него не было ничего, что можно было бы добавить к этой косе. А значит – пора использовать ее. Такую, как есть.

Он взялся за прутья и плотно сжал их, каменея лицом от боли. Принимая боль. Впитывая ее в себя. Шипы вонзались в руки глубоко и неумолимо.

Он потянул толстые прутья на себя и вверх. Захрустели суставы. В металле прутьев отдался какой-то ноющий звук. Словно металл, дух металла, превозмогал внезапное насилие над собой, скрипя зубами.

И тем не менее окровавленные руки отогнули два прута вверх, так, словно они были из пластилина. Он сотни раз мысленно делал это. Он знал, как это будет. И вот теперь совершил наяву.

С трудом он оторвал от шипов свои руки. Он взглянул на свои перфорированные ладони, сочащиеся кровью, на свои перерезанные шипами пальцы.

Потом с ненавистью посмотрел на третий прут. Тонкие губы рассекла странная усмешка – камешек треснул.

У этого последнего прута не было шансов.

Он привязал веревку к одному из согнутых в крюк прутьев.

Осторожно, ногами вперед, он полез в окно.

Шипы прутьев оставили борозды на его бедрах и плечах, на спине, но он словно бы и не заметил этого.

Он ухватился руками, ногами и хвостом за веревку. Крылья развернулись полностью и сделались еще больше – размах их почти вдвое превосходил длину тела.

Существо, похожее на огромную, уродливую стрекозу, двинулось вниз по веревке.

Руки, израненные шипами, оставляли на веревке пятна крови и клочки сдираемой кожи.

Беглец тихонько шипел от боли. Но это же нужная, правильная боль.

Высота башни, стоящей на скале, – шесть критерионов. Почти треть дегри. Веревки хватило до половины, или чуть больше. Внизу – ущелье неопределимой глубины. Сумрак уже затопил его на ночь.

Веревка кончилась.

Беглец повисел немного, держась за узел, которым кончалась веревка.