Человек космоса (Одиссей, сын Лаэрта - 2)   ::   Олди Генри Лайон

Не так много в Ахайе взрослых людей, за которыми волочится тень ребенка.

- Протесилай? Из Филаки?

- Смотри-ка, запомнил! А я уж думал: богатый буду... Он собрался было шлепать дальше, но обернулся напоследок:

- Ты чего на меня вылупился, рыжий? Не нравлюсь?!

- Нравишься... Ты мертвый, да?

Воин озадаченно почесал волосатую грудь. Ниже ключиц волосы начали седеть, битые инеем лет. Большинство в недоумении чешут затылок; Протесилай же обычно скреб грудь - давняя привычка. Впрочем, затылок у него мощный, бугристый, что твоя грудь. Вон, бросил чесаться.

Буркнул, раздражаясь:

- Чтоб тебя!.. Зацепил на свою голову!

- Нет, ты мертвый?

- Ну конечно, мертвый! Только с костра! Оглядись: сплошной Аид!

Одиссей не принял шутки. Сидел, горбил широченные плечи, отчего казался много ниже ростом, чем был на самом деле. Исподлобья разглядывал грузного фила-кийца - еще один памятник смертельной усталости. Вот он, пред тобой: Иолай-Копейщик, бывший возница Геракла. Почему же вместо вопросов, о каких мечталось, рождается хрипло:

- Тебя убили. Сам видел!

- Где?

- Под Троей! Или не под Троей, кто тут разберет... Протесилай помрачнел. Хотя казалось: больше некуда. Плюхнулся рядом на песок - Одиссей даже не успел растянуть на двоих край подстилки. На щеке филакийца красовался свежий кровоподтек; нижняя губа была прокушена.

- Ты сколько дней сюда плыл? - вместо брани спросил он еле слышно.

Теперь настал черед мрачнеть рыжему.

- День. Один день.

- Или больше?

- Или меньше.

- Бред какой-то... - выдохнул Протесилай, куснув раненую губу и зашипев от боли. - Бред, чушь!..

- Бред, - вяло согласился Одиссей.

- Нет, ты не понимаешь! - Филакиец сорвался на крик, поперхнулся: вроде бы хотел добавить свое обычное "мальчик", но раздумал. - Гидра тебя заешь, ты ничего не понимаешь! День он плыл... А я - неделю. Треть кораблей растерял; гребцы ладони до кости стерли! И вот на тебе: я сегодня вернулся, на рассвете, а ты - тоже сегодня, только под вечер! Теперь понимаешь?!

- А ты? - в свою очередь поинтересовался рыжий, тщательно просеивая мокрый песок сквозь пальцы. Можно было подумать, от этого зависел грядущий военный успех. Тучи издевательски клубились над головой, вертя из себя кукиши. Песок слипался в комки, отказываясь сеяться. Словно само Время, влажное от пота и крови, упрямо застревало в песочных часах.

- И я, - был странный ответ. - Может, навоевались, а? Может, все?! Сплавали разок, и хватит?

... Тень ребенка корчилась на песке, что-то доказывая моему Старику. Дергала плечами, мотала головой. Никакого уважения к неподвижному хозяину. Старик молчал, зябко горбясь. Щупал ладонью потную лысину, хмурился. Наверное, ему тоже хотелось сдохнуть.

Безнадежно.

- А тебе вообще разговаривать не положено. - Одиссей с трудом оторвал взгляд от беззвучного разговора теней. - И кричать на меня не положено. Убили тебя, значит, убили. Молчи теперь.

Протесилай скривился: будто поджившую рану зацепил, содрал корочку.

- Молчу теперь, - согласился он.

- Клялся ведь? В Спарте?

- Ну, клялся. Успел, на свою беду. А что? Все клялись, и я тоже...

- Вот и воюй, как все.

- По-человечески?

Обеими руками Одиссей взлохматил мокрый пожар шевелюры. Добавил тихо, с нажимом:

- По-человечески. Слушай, у тебя выпить не найдется?

- Крепкого?

-Ага.

* * *

Если верить моим собственным ощущениям, первый раз мы отплыли из Авлиды под Трою дней пять тому назад. Это если верить. Когда все взывает: не верь! Погода и тогда была гнусней гнусного: "мряка", как шутили острые на язык феспроты. Ох, и словечко... ох, и погода!

Уж лучше шторм.

Калхант-прорицатель плыл со мной на "Пенелопе". Моргал совиными глазами, утробно икал. Злился. На его месте я бы тоже злился: знамения хором обещали ветер в спину и солнышко в небе.