Девятый император   ::   Астахов Андрей

Для новичка в верховой езде совсем неплохо, если учесть, что от ворот Гесперополиса они несколько часов чуть ли не галопом скакали, стремясь побыстрее убраться подальше от столицы. И Руменика, как и водится с новичками, в кровь растерла себе кожу на бедрах.

– Ты слишком напрягаешь ноги, – сказал ей Акун, – пытаешься удержаться в седле. Это неправильно.

– К вордланам это траханное седло! – со слезами выпалила Руменика. – У меня весь зад огнем горит, утром я не смогу не то что на лошадь сесть, просто встать на ноги!

– Пустяки. У меня есть мазь. Намажешь свои ссадины и мозоли. К утру все пройдет.

Старый милд дал ей тыковку с мазью. Чертыхаясь и проклиная жреца, лошадей, седло и императора, Руменика начала стягивать с себя штаны.

– Ну что, так и будешь пялиться? – осведомилась она у Акуна. – Отвернулся бы, что ли, старый греховодник.

– Больно ты мне нужна, – спокойно ответил Акун, возясь с упряжью своего коня. – Я повидал столько женщин, что ничего нового все равно не увижу. Но если хочешь, я уйду.

– Давно бы так, – проворчала Руменика, наблюдая, как старик направляется к стреноженным неподалеку лошадям. – Всех вас медом не корми, дай только поглазеть на бабий зад. Что молодому, что старому. Все вы одинаковы – и старый варвар, и этот хренов император!

От мази Акуна ссадины и мозоли начало так печь, что Руменика завыла тихонько, на одной ноте, и всерьез подумала – а не пригласить ли старпера, пусть подует. Мысль показалась ей такой забавной, что она захохотала. Акун тут же вернулся.

– Что ты? – спросил он. – Что-то смешное?

«Не хочешь ли подуть?» – подумала Руменика и снова засмеялась, вытирая выступившие на глазах слезы.

– Пожрать чего-нибудь дай. С полудня ничего не ела.

Они поужинали сушеным мясом и овсянкой, легли спать, а наутро Руменика чувствовала себя куда лучше. Мазь оказалась очень действенной, мозоли затвердели, а ссадины зарубцевались, и хоть Руменика всерьез опасалась, как бы на ее ягодицах и бедрах не осталось шрамов, ехать стало легче – только теперь болели с непривычки сведенные ноги. Акун ехал молча, почти не разговаривая с ней, весь обратившись во внимание. Ближе к полудню они спрятались в небольшой рощице, поели и до наступления темноты отсыпались. Вернее, спала Руменика, а старый милд продолжал бодрствовать. Акун, казалось, был выкован из железа.

Руменика понятия не имела, куда они едут. Акун вел ее в обход населенных мест, большей частью какими-то ему одному известными тропами среди лесов и между холмов. На ее расспросы он ничего не отвечал, лишь сказал однажды:

– Я везу тебя, куда надо.

– А куда надо?

– На запад, в Рошир.

– С какого перепугу нам надо ехать в Рошир?

– Надо, значит надо.

– А ты неразговорчив, – Руменика надула губы. – Мог бы хоть из вежливости поддержать разговор.

– Легче тебе от этого не станет. А голоса можно услышать на большом расстоянии.

– В этой глухомани? Везешь меня в какую-то дыру и даже не говоришь, куда. Я ведь, между прочим, не кто-нибудь, а императорская фаворитка. Имел бы уважение.

– Была императорская фаворитка, – меланхолично заметил Акун. – Теперь если нас поймают, тебя в лучшем случае продадут в публичный дом для солдат.

– А тебя?

– А меня казнят, как государственного изменника. Сначала будут бить кнутом, потом вырежут язык, потом выколют глаза, потом отрубят руки и ноги и еще живого посадят на кол, чтобы все видели, как император карает изменников.

– Ух ты! – Руменика поежилась, даже под теплым плащом ей стало вдруг очень холодно. – Пожалуй, нам следует поспешить, чтобы побыстрее добраться до Рошира.

Вторую ночь они провели среди холмов; Акун сказал, что эта местность называется Гвир-Коллаин – Меловые Головы;– потому что холмы состоят из мела.