Исход   ::   Семенов Юлиан Семенович

Возле юрты он спешился, отбросил полог. Увидел у себя под ногами маленькую сережку, гранатовую, — словно капелька крови. Оглядел сережку, почистил ее от пыли, продел в мочку левого уха, шагнул в юрту, позвал тихо:

— Мама.

Никто не ответил ему.

— Не отчаивайтесь, мама, я найду нашу Иртынцыцык.

Никто не ответил ему. Мунго запалил фитиль, осветил юрту и попятился: возле очага лежала убитая старуха и, оскалившись, глядела широко открытыми глазами на иконописного Будду.

Мунго вышел из юрты, долго стоял возле коня и незряче смотрел вниз, на поляну, где стояли люди на коленях со связанными руками, потом он вспрыгнул в седло, на всем скаку спустился вниз, не слезая с коня, острыми и точными ударами сабли перерезал веревки мужчинам и умчался в горы, в тугую багрово-синюю сумеречную темноту.

ПОЕЗД ОСТАНОВИЛСЯ НА ХАРБИНСКОМ ВОКЗАЛЕ. Из вагона вышел Прохоров — чекист, знакомый нам по первому эпизоду, сел в коляску рикши и сказал:

— В русское консульство.

Рикша провез Прохорова по вечерней, плохо освещенной белоэмигрантской столице к зданию под андреевским стягом, с двуглавым орлом над входом.

Прохоров расплатился с рикшей, вошел в здание консульства. Казак, сидевший у входа, спросил:

— Вам кого?

— Генерала Бакича.

— Как доложить?

— Доложите: из Парижа Сомов.

Казак ушел. Прохоров сел на диван, подвинул к себе пепельницу, закурил, огляделся. Он услышал где-то в пустом здании консульства гулкие шаги. Казак подбежал к нему и сказал:

— Генерал Бакич вас ждут.

Прохоров пошел вслед за казаком. Они миновали несколько пустых темных комнат, остановились возле оцинкованной двери. Казак нажал кнопку. За дверью громко и нудно прогудел звонок, оцинкованная дверь медленно отворилась, Прохоров вошел в комнату шифровальщиков. Навстречу ему поднялся генерал, протянул руку и сказал:

— Бакич.

Прохоров пожал протянутую руку и ответил:

— Сомов.

— Весьма рад, — сказал Бакич.

Они пошли во вторую комнату, устроились в креслах друг против друга. Бакич протянул Сомову руку ладонью вверх. Сомов достал из кармана портмоне, вытащил оттуда половинку фотографии, положил ее на ладонь Бакича. Бакич отпер сейф, достал оттуда вторую половинку фотографии, сложил их, поднялся и трижды — по-братски — поцеловался с Сомовым.

— Наконец-то, — сказал он, — теперь, когда Париж включился в борьбу, мы прижмем красных и с Востока, и с Запада! Вы с Унгерном знакомы?

— Нет.

— Эрудит, востоковед, умница! С ним мы поднимем национализм Востока под лозунгами ненависти к людям иного цвета кожи, иного мыслия. Если Монголия станет нашим антибольшевистским плацдармом, полковник, через год в Кремле молебны служить станем. Кстати, как печень у графа?

— Вы имеете в виду…

— Графа Григория.

— Вы перепутали, генерал, вы все перепутали. Он страдал камнями в почках.

Бакич стал серьезным, посуровел:

— Простите, Сомов, не гневайтесь на двойной пароль. Уезжать вам к Унгерну надо сегодня. На днях он штурмом пойдет на Уруг. Это зависит от того, удастся ли ему на этих днях освободить императора из китайской тюрьмы.

— Я вижу, барон не только отменный востоковед, но и человек с младенческой душой: он любит обставлять войну подпорками рыцарских времен: Дюма, мушкетеры, император…

— В Азии это нельзя считать рыцарской подпоркой, полковник. Азия не может жить без императора. Поклоняться надо кому-то, обязательно надо азиату поклоняться…

Бакич хлопнул в ладоши, пришел казак, вытянулся в дверях.

— Чайку бы, Романыч, — попросил Бакич, — только не зеленого, надоел спасу нет…

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — ответил Романыч и вышел.