Драконы Кринна   ::   Уэйс Маргарет

Пусть они воспарят из света

на синих, незапятнанных крылах,

пусть свирепое солнце

поднимет их и опустит,

и пусть они помнят —

это место, где разум

склоняется перед сердцем,

там, где кровь перетекает

в жилы

забытых металлов,

где семя отца

несет узор звезд,

там, где помнить — последнее из слов.

V. Паладайн



Он тот, кого мы помним:

слово детям,

свет крови

в родное ее время года,

неистовый жар рубинов.

Живой в сердце

планет вращенья,

он мгла и солнце,

порожняя и полная чаша

триады лун.

Мы слышали

и помним: вне пределов

тесного и однозначного пространства,

там, где к звездам

можно прикоснуться,

где вера нам дана

и все созвездья

встречаются в недвижной

счастливой середине,

там, в присмиревших заливах,

в последнем прибежище вод,

царстве огня,

там, где земля неизменна,

где воздух надеждой цветет

в памяти солнечном свете,

там, где зрение

и чувства пребывают

в согласии с наукой

логики и умозаключений,

он там и не только там,

свободный от установлений,

от побуждений и страстей,

он там, где розмарин благоухает,

его скрывая появленье,

и свет блестит ярче солнца.

VI. Путешествие



Кровь солнца,

и одинокий сокол

вьется подо мной —

золотое на золотом,

кровь солнца

сквозь девять поколений

огня и облаков,

пока не отворится

взорванная жила неба,

и золотое на золотом,

земля подо мной,

золотое на золотом ее быль.

Я поднялся выше туч,

выше опрокинутых чаш

ущербных лун,

где только солнце

за моей спиной, лишь свет

преломляется в золоте на золотом,

когда я ныряю сквозь вечность,

и солнечный свет играет

в крови моих крыльев.

Всегда далеко

в людских устах

крик на солнце,

слабый шелест крыла,

песнь небес,

хоть ярки, распознать невозможно,

лишь в молитве вообразить,

в дыхании смертных,

долгом, чуть слышном вздохе

эльфа,

зашифрованные во времени,

и первое время года

всегда возвращается

под моим крылом.

Кровь солнца

в неизменчивом свете

сверкает поверх

стенаний земли,

и жила небес

открывается в песне,

первом из гимнов,

гимне, который

навеки запомнишь,

как первый вздох света.

VII. Сны драконов



Дом водоворота,

месяц утонувшей розы,

В отсутствии света

мы ясно помним

приход зимы

в цветном блеске крыльев,

здесь, в оковах

сна и забвенья,

мы видим наш край

сквозь янтарную призму зимы,

мы помним тебя, госпожа,

измененными жилами горла.

Месяц дождей,

месяц тайных вод.

Вспышка света —

забвенью конец,

звук нас влечет,

крови забытый зов,

с шумом выходим мы в мир

сквозь ворота ножей,

параболой сокола

в солнца закатных лучах.

О, пусть госпожа вознесется в огне,

когда неба остатки сгорят дотла.



Майкл и Тэри Уильямс

РЕШАЮЩЕЕ ПРИКОСНОВЕНИЕ

Широкая рука Морта, садовника, легла на дверь дома.

Под его морщинистой ладонью старая доска приятно потеплела, и Морт заглянул в увядшую сердцевину древнего дерева, из которого была сделана дверь. Почти во все тайны зеленого мира мог проникнуть Морт прикосновением пальцев: это дерево, например, упало во времена Катаклизма, и с каждым годичным кольцом у него сохранялось все меньше воспоминаний — кроме самого позднего.

Морт закрыл глаза, убрал руку и снова улыбнулся, вспомнив причину своего прихода — день рождения Л'Индаши. Как раз вовремя — Роберт уже увидел его в окно и распахнул тяжелую дверь:

— Морт! Добро пожаловать! Заходи скорей, не стой на морозе! Выпьешь что-нибудь? Сколько зим, сколько лет! — Роберт просто расцвел.

Эти слова были правдой. Морт не видел друзей — друидессу и ее мужа — с середины прошлого года. Сейчас в Таман Бусук уже выпал ранний снег, перелетные птицы с возвращением в Халькистовы горы первой мирной осени улетели прочь.