Дыша духами и туманами   ::   Прашкевич Геннадий Мартович

Нагие раздвоивши груди. Я вдруг подло заменил это видение на видение мадам Генолье.

«Вернусь, поженимся».

4



- Смотри, Серега, — вздохнул тип за соседним столиком. — Жизнь абсурд. Подливаешь водочку в пиво, чтобы забыть про жену, а приползешь домой, их там две.

Они встали.

— А платить? — осведомился хозяин.

Оба мрачно кивнули в мою сторону.

— А у него есть деньги?

— Ты сам разберись, отец.

— Минуточку! Я милицию вызову.

— Не надо милицию, — сказал я, увидев поднимающегося в кафе Левшина. — Я заплачу.

Типы ухмыльнулись. Они все вычислили верно. Человек в домашних тапочках не может быть сильно упрямым, иначе выглядел бы совсем не так. К тому же Левшин, хотя и походил на поправившегося рахита, был в прекрасном темном костюме. Галстук, светлые носки — все подобрано к седеющей бороде. Кристы и форамены через каждое слово, хотя остеология никогда не являлась для Левшина определяющим предметом. В кабинет его я чувствовал себя, как в музее. Гипсовые отпечатки следов таинственного снежного человека. Артефакты со всех углов страны. Препараты мумифицированных мышц, похожие на копченую медвежатину. — «Плохой был человек?» — спросил я, впервые увидев эти копченые мышцы. — «Да уж! Не зря его гены по-всякому пытались вывести из живой цепочки!» — Бывал в разных краях. Дружил с этнографом Поршневым. Часто рассказывал, как с его знаменитого учителя профессора Николая Николаевича Рыбникова снежный человек сорвал шапку. Случилось это давно, еще до Второй мировой войны. В далекой Монголии Рыбников искал каких-то неведомых песчаных жуков, вовремя не вернулся на базу, заночевал у погонщиков скота. Ночью залаяли собаки, раздался свист. Рыбников выглянул из юрты и увидел что-то мохнатое. «Чикемби? Кто ты?» — крикнул по-монгольски, но мохнатое сорвало с него шапку и убежало.

— Много выпил? — тревожно спросил Левшин.

Странное дело. Я появился в кафе в совсем непотребном виде и меня ни о чем не спрашивали, а благородному Левшину пришлось предъявлять бумажник.

— Слыхал про Лесную деву? — сразу спросил я.

Левшин, конечно, слыхал.

Мы так и уставились на него.

Хозяин кафе при этом ожидал подвоха.

Но Левшин, конечно, вывел разговор на любимого учителя.

Поистине необыкновенный человек. В юности занимался циклами развития тлей и хермесов, сделал в этом деле колоссальные успехи, издал два учебника — по энтомологии и зоологии, даже перевел несколько глав из «Фауста». «Что можешь ты пообещать, бедняга? Дашь золото, которое, как ртуть, меж пальцев растекается; зазнобу, которая, упав тебе на грудь, уж норовит к другому ушмыгнуть; да талью карт, с которой, как ни пробуй, игра вничью и выигрыш не в счет?»

В конце тридцатых (теперь уже прошлого века) молодой профессор МГУ Н.Н.Рыбников был командирован Академией наук в Абхазию. Из-за новых, ранее неизвестных видов жука-древосека задержался на ночь в глухом селении, где местный кузнец Ачба познакомил его с дикой лесной бабой. Два пьяных грузина поймали ее в лесу и за пустую двадцатилитровую бутыль отдали кузнецу. Но как раз перед появлением профессора лесная сорвалась с цепи и умчалась в лес. Кузнец горевал. Угощая гостя молодым вином, все спрашивал, всплескивая сильными закопченными руками: да есть ли на свете такая сила, которая может заставить лесную вернуться? Профессор уверенно ответил: «Есть!» И посоветовал Ачбе на ночь вывесить в кустах свои потные штаны.

Кузнец так и сделал. И получил потерянное обратно.

Кожа у лесной была серая. Волосы по всему телу, особенно ниже пояса, а на голове стояли папахой. Когда кузнец чесал ей большую ступню, лесная улыбалась круглым, поросшим волосами лицом. Пацанов, дразнивших ее, отгоняла камнями. Полюбила сидеть на деревянном крылечке.