Формула гениальности   ::   Алимбаев Шокан

Если бы не поддержка президента Академии Аскара Джубановича Айтуганова, его дела обстояли бы несколько сложнее, потому что Карим Мухамеджанович был одним из асов общественной жизни Академии. Непостижимая инертность его мышления упорно не желала считаться с мировой славой Наркеса и его трудами. Это был удивительный, но далеко не таинственный феномен человеческой психологии. «Ничего, обойдется, – жестко думал о Сартаеве Наркес. – До тех пор, пока он будет гнуть свою линию, пользуясь служебным положением, до тех пор он не услышит от меня ни одного доброго слова. Понимание это нужно ему, а не мне. Что касается меня, то я могу согнуть в бараний рог не только Сартаева, но и всех сартаевых, которых когда-либо встречу в своей жизни. Конечно, принимать всю эту историю близко к сердцу не стоит. Кому-то надо двигать науку вперед, а кому-то – цепляться за полы одежды идущего впереди. Все в порядке вещей. Так что беспокоиться здесь особенно нечего».

Наркес еще раз вспомнил о своих последних наставлениях медсестре, которой предстояло продежурить ночь в послеоперационных палатах, в одной из которых находился Баян. Вроде все учтено. Теперь можно и отдохнуть. Дома все давно уже спали. Наркес взглянул на часы: было половина четвертого. Он вышел из кабинета, прошел в темноте по широкому длинному коридору и на ощупь открыл дверь спальни. Войдя в нее и осторожно продвигаясь в темноте, Наркес нажал кнопку светильника на арабском столике у своей кровати. Комната осветилась слабым зеленоватым светом ночника, вылитого в форме тяжелой виноградной грозди, свисавшей с лозы. Шолпан и трехлетний Расул сладко спали. Разобрав свою постель, Наркес взял со столика будильник, поставил стрелку на половину восьмого утра, завел его и лег спать. Но спать не хотелось. Помимо воли одолевали мысли о предстоящем эксперименте. Забылся Наркес где-то под утро.



2



Проснулся он от звона будильника. Шолпан и Расула в комнате не было. Энергично потянувшись в постели, встал и Наркес. Когда он вышел в коридор, Шолпан, открыв дверь, выводила одетого Расула на лестничную площадку, чтобы отвести его в садик. Мать на кухне готовила завтрак. Наркес не спеша умылся, осушил лицо широким и длинным махровым полотенцем и прошел в зал. Тут пришла Шолпан: садик, в который ходил Расул, находился рядом с домом.

Через некоторое время мать позвала их к столу.

– Ну, как спал, Наркесжан? – спросила она сына, зная, что он поздно лег ночью.

– Вроде выспался, – ответил Наркес.

Шолпан налила себе чай и стала завтракать. Лекции в институте иностранных языков, где она работала преподавателем французского языка, начинались в восемь с половиной часов утра. Наспех выпив две пиалы чая и вставая из-за стола, она обратилась к Наркесу:

– Ну, дорогой, желаю, чтобы все у тебя прошло удачно.

Наркес молча кивнул. Оставшись с матерью, они не спеша позавтракали, беседуя на темы, далекие от предстоящего эксперимента. После завтрака Наркес стал собираться на работу. Оделся, подошел к зеркальной стене в коридоре. Внимательно посмотрел на свое отражение. Лицо не выглядело утомленным, несмотря на бессонную ночь.

Наркес надел пальто, обернул шею широким красным шарфом и натянул меховую шапку. Увидев в зеркале мать, наблюдавшую за его сборами, мягко улыбнулся.

– Желаю тебе удачи, – напутствовала мать, провожая сына до двери. – Позвони, если выберешь время.

– Постараюсь, – улыбнулся Наркес и вышел.

Погода на дворе стояла чудесная. Было начало марта. Ярко светило солнце. В последние дни очень потеплело. И хотя грязный, ноздреватый снег на улицах и на тротуарах еще не таял, но чувствовалось, что весна не за горами.

Немного пройдя перед домом, Наркес оглянулся. Мать стояла у окна. Только она одна знала, какой путь прошел он до сегодняшнего дня, до сегодняшнего эксперимента.

В январе у них умер отец.