Глиняные годы   ::   Силецкий Александр

- Как называется?

- Пока не знаю... Да и не название решает дело, нет! Оно рождается в последнее мгновение, чтоб как-то зрителя привлечь, а в сущности... Короче, это будет хроника. Последняя в моей жизни...

- Неужели?

- Да. Я, правда, не уверен - лучшая ли... Впрочем, автор судит обо всем предвзято...

- Шекспиру не дано писать плохо, - моментально отпарировал врач.

Глеб только грустно посмотрел на него и, нахмурясь, отвернулся.

"Что-то с ним творится, - озабоченно подумал врач. - Он изменился. Когда его привезли, он был вне себя от ярости, казалось, он способен разнести все в щепы... А теперь? Он здесь всего третьи сутки. И уже сегодня он совсем другой... Тихий, подавленный человек... Как это он сказал на утренней беседе? Да!.. "Что бы вы подумали о человеке, который бежал с целью стать победителем, заранее предполагая, что победителя ждет беда?" Я ему ответил что-то вроде: "Не беспокойтесь, Билли, здесь мы вас в обиду не дадим..." Пустые слова! Неужто он вдруг осознал всю нелепость своих прежних поступков? Что же получается: безумец, понимающий, что он безумен? Парадокс! Невозможный парадокс! Но почему он с такой радостью ухватился за эту идею учредить в больнице театр? Даже с истовой готовностью... Выходит, он все-таки верит в свое мифическое "Я"?! И одновременно отвергает... Нет-нет, конечно, все не так. Все во сто крат сложнее. Внешне он смирился, да, сломался, но - внутри... Как, от чего его лечить? Как понять этого безумца, который умеет держать себя в руках? Если не Шекспир, то кто? Если не Глеб Сысоев, то кто же, наконец?!"

И тут врач с ужасом обнаружил, что, задумавшись, произнес последние фразы вслух. Правда, тихо, очень тихо, но пациент услышал.

- Прекрасно, доктор! - воскликнул Глеб, дружески похлопав врача по плечу. - Вы начинаете сомневаться! Вы далеко пойдете.

- Не понимаю.

- О, это большой профан в своем деле. Увидете, и года не пройдет, как вся Европа будет трепетать от одного лишь имени его! - рассмеялся Глеб. Это я о себе. Я был профаном и, как любой профан, не сомневался. И в результате - встретил вас... Вам моя участь не грозит.

- Билли! - укоризненно сказал врач.

- А что - Билли?.. Пускаться во все тяжкие словесного жонглерства это глупо. Не выяснишь ничего и не поймешь. Что - Билли?! Слова, слова, слова... Воистину!

- Билли, - сказал врач примирительно, - сколько человек вам нужно?

- Человек пятьдесят, не меньше, - ответил Глеб. И совсем тихо добавил: - Труппе хватило бы и одного актера. Но что делать, если в пьесе так много уродов?!

- Что вы сказали? - не расслышал врач.

- Нет, ничего. Я просто уточнял. Для себя.

Со времени своего последнего визита она, кажется, немного успокоилась, хотя все внешне, только внешне - неужто и тут игра? Смирилась ли на самом деле или только сумела взять себя в руки, надевши маску напускного равнодушия и непробиваемой чопорности?

Врач этого не знал и никак не мог уловить, что же кроется за бесстрастными интонациями ее голоса и скупыми, будто заранее отрепетированными жестами. Это раздражало и вместе с тем сковывало родственники больных всегда становились отчасти как бы тоже его пациентами, а тут он ничего не мог понять.

- Ваш муж вполне освоился. Больные ему доверяют, относятся весьма почтительно, как к настоящему Шекспиру. К гению, если хотите...

- Видимо, он просто утешился тем, что хоть безумные сумели распознать истину.

- Как вы сказали? - врач недоуменно вскинул брови. - Истину? Но ведь это - фарс, игра!

- Все игра, - сухо возразила женщина.

- Вы повторяете слова своего мужа! Вы меня ставите в тупик. Впрочем... Все скоро разрешится. Актеры набраны, роли распределены, премьера - завтра.

- А пьеса?

- Что - пьеса? Ах, да... Он не дает читать. Мечтает доказать, что называется, на деле...

- Доктор... - она запнулась и губы ее предательски дрогнули.