Глубинные течения (Океан инволюции)   ::   Стерлинг Брюс

На вдохе у меня засвербело в носу и я оглушительно чихнул.

Десперандум с лязгом захлопнул дверь и включил фильтры.

— Вот как? И где же она?

Я подождал, пока воздух очистится, снял маску и продолжил:

— Думаю, она еще жива. Вон, под блокнотом.

— Где-где? — Он оглянулся, отступил на шаг, и — хрусь! — его тяжелый кованый башмак опустился точно на блокнот. Я вздрогнул.

— Вот незадача, — с неподдельным сожалением посетовал Десперандум. Он приподнял блокнот и сочувственно рассмотрел сплющенные останки. — Ничего не разобрать. Не везет, так не везет. Да, Ньюхауз, я хочу извиниться за то, что накричал тут на вас. Я был малость не в себе.

— Понимаю, сэр. Я ведь сам напросился.

— Нет-нет, я ценю откровенность. И вы правы — команда не одобрит, если мы сойдем с курса. Китов там считай что нет, для них это будет пустой тратой времени. А недовольство на корабле — это не то, что нам нужно, верно?

— Как скажете, сэр.

— Вы свободны. Передайте там, что опасность миновала. И скажите судовому врачу, чтоб заглянул ко мне в каюту.

— Будет сделано, сэр. — Я вышел.

Днем я заметил, что Далуза не отрываясь смотрит на пятна засохшей крови. Ночью, когда все, кроме вахтенного, спали, я отдраил палубу песком.



11. Утес

Десперандум быстро шел на поправку, хотя порезы на руке все еще его беспокоили. От повязок капитан отказался, выставив на всеобщее обозрение паутину черных от йода швов, наложенных первым помощником.

Продолжая двигаться на север, мы миновали условную середину своего похода — Крошащиеся Острова, славящиеся своими гидропонными плантациями. Здесь выращивалось девяносто процентов сушняцкого табака и более половины зерна для пивоварения. К берегу мы приставать не стали, правда обменялись приветствиями с несколькими торговыми судами и креветколовом. У какого-то старика я купил новый перочинный ножик.

Старый мне пришлось выбросить после знакомства с клеем в потайном отсеке «Выпада». Иногда я подумывал о том, чтобы прямо спросить Десперандума о тайнике — кто знает, вдруг он и сам понятия не имел о двигателе, пропеллере и баллонах с кислородом. Но в конце концов решил поостеречься… Мы загарпунили еще четырех китов, так что работы хватало. Без акул, ясное дело, не обошлось. Местные твари слегка отличались от тех, что обитали у полуострова Чаек, однако уже знакомые нам злобные оскалы, летучие рыбы-навигаторы и незвериный ум имелись и здесь. Позабыв о ранах, Десперандум кидался в бой наравне с остальными, и без устали мотал лопаткой из стороны в сторону. Акулы опасались приближаться к нему, но однажды летучая рыба, избегнув сетей Далузы, оттяпала капитану кусок уха. Десперандум сбил обидчицу на палубу и растоптал всмятку, после чего старался целить акулам по глазам. Ослепнув, они теряли осторожность и яростно таранили борта «Выпада», выпрыгивали из пыли и грызли перила. Покончив с перилами, они кусали все, что ни попадалось. Команде пока что удавалось не попадаться: при виде того, с каким остервенением рубится капитан, матросы предпочитали держаться в стороне. Впрочем, у лишившихся зрения акул времени почти не оставалось — как правило, Десперандуму хватало двух секунд, чтобы скользкой от крови лопаткой довершить начатое. Вскоре мы достигли еще одной вехи своего пути. На горизонте постоянно виднелись утесы — будто крепости, с древних башен которых в сумерках стекал розовый перламутр отраженного света. Сейчас же мы приблизились к пятидесятимильному подножию наиболее отвесной стены сушняцкого кратера, к чуду природы, обычно именуемому просто «Утес».

Высота Утеса — семьдесят миль. Словами этого не передашь.