Граф ноль   ::   Гибсон Уильям

Это ты, Линч?

Линч покачал головой — абсолютный минимум движений, требующийся для выражения отрицания. Тернер подошел теперь настолько близко, чтобы за деготной вонью пустынных растений почувствовать запах его пота.

— Конрой провалил на этом два извлечения, я свидетель, — тяжело проговорил Тернер. — Ящерицы и битое стекло, а, Линч? Как, по-твоему, хочется тебе здесь умереть? — он занес перед лицом Линча сжатый кулак и медленно вытянул указательный палец, указывая прямо вверх. — Мы, считай, у них на прицеле. Стоит подсадке Конроя хотя бы пикнуть, и они тут же сядут нам на хвост.

— Если уже не сели.

— Верно.

— Сат — вот кто тебе нужен, — выдавил Линч. — Это не я, и я не думаю, что это Уэббер. — Сломанные, с черными ободками ногти рассеянно поскребли в бороде. — А теперь: ты привел меня сюда только для этой беседы или все еще хочешь поглядеть на нашу жестянку с япошками?

— Пойдем, поглядим.

Линч. Это был Линч.

Когда-то в Мексике, много-много лет назад, Тернер зафрахтовал переносной прогулочный модуль французского производства на солнечных батареях. Семиметровый корпус модуля походил на бескрылую муху в панцире из полированной стали. Глаза — две одинаковые полусферы из затемненного фоточувствительного пластика; Тернер сидел за ними, а двухвинтовой русский транспортер брел вдоль берега, сжимая в челюстях модуль и едва-едва не задевая им за кроны более высоких пальм. Спрятавшись на пятачке удаленного пляжа с черным песком, Тернер провел три дня в изнеженном уединении узкой, обитой тиком кабины, готовя еду в микроволновой печи и бережливо, но регулярно обливаясь холодной свежей водой. Прямоугольные клумбы солнечных батарей вращались, следуя за солнцем, и он научился определять время по их положению.

Переносной нейрохирургический бокс «Хосаки» напоминал безглазую версию того французского модуля, может, метра на два длиннее, и покрашен он был в тускло-коричневый цвет. К нижней части обшивки недавно через равные интервалы были приварены выгнутые углом листы перфорированного металла, и продетые в дыры обычные веревочные подвески крепили к ним с десяток толстых, глубоко рифленых мотоциклетных шин из красной резины.

— Они спят — сказал Линч. — Эта штука покачивается, когда внутри кто-то ходит, так что это всегда видно. Когда придет время, мы снимем колеса, но пока нам хотелось бы иметь возможность следить за ними.

Тернер медленно обошел коричневый фургон, заметив черный глянцевый сливной шланг, уходивший в маленький прямоугольный резервуар по соседству.

— Пришлось приваривать прошлой ночью, — Линч покачал головой. Господи, у них там есть еда, сколько-то воды.

Тернер приложил ухо к обшивке.

— Звуконепроницаема, — пояснил Линч. Тернер поднял взгляд к стальной крыше над головой. Сверху хирургический бокс был экранирован добрым десятком метров ржавеющей крыши. Единый лист железа, к тому же горячий сейчас настолько, что можно поджарить на нем яичницу. Тернер задумчиво кивнул. Этот горячий прямоугольник — постоянная деталь на инфракрасном сканере «Мааса».

— Летучие мыши, — сказала Уэббер, протягивая ему «смит-и-вессон» в наплечной кобуре из черного нейлона. Сумерки были полны звуков, которые исходили как будто из какого-то замкнутого пространства: металлическое кваканье и цоканье жуков, крики невидимых птиц. Тернер засунул пистолет, а потом и кобуру в карман парки. — Хочешь поссать, пройди вверх мимо того куста, но смотри, кругом колючки.

— Ты откуда?

— Из Нью-Мексико, — ответила женщина.

В угасающем свете ее лицо казалось вырезанным из дерева. Она повернулась и зашагала прочь, направляясь к стыку стен, приютившему брезентовые навесы. Тернер различил там силуэты Сатклиффа и какого-то молодого цветного.