Испытание Шанур   ::   Черри Кэролайн

Его когти оставили следы на коже Тулли, челюсти и глаза кифа находились почти вплотную к лицу человека. Хилфи физически чувствовала, как от страха его прошибает холодный пот.

— Мягкий, — сказал Сиккуккут, сжимая пальцы. — Такая прекрасная, прекрасная кожа. Она могла бы пригодиться уже сама по себе.

Он придвинулся еще ближе.

— Отпусти его!

Темная морда сморщилась, нос задвигался. Говорили, что кифы питаются в основном жидкой пищей. Они были полностью плотоядными и вовсе не отказывались пускать в действие свои острые как бритвы внешние челюсти. Два ряда зубов, две пары челюстей. Одна — чтобы хватать, а вторая, расположенная глубоко в глотке, — чтобы измельчать схваченную добычу и проталкивать ее в горло уже в виде месива. Между зубами v-образной формы виднелся язык. Тулли молча дернулся и поморщился. Узкое лицо поднялось, глаза оказались вровень с глазами человека, челюсти…

— Остановитесь! Да покарают вас боги — остановитесь!

— Пусть он сам остановится и перестанет брыкаться, — сказал Сиккуккут. — Я не могу вытащить когти. Скажи ему…

У Хилфи перехватило дыхание. Но Тулли уже замер, перестал дергаться, чем и выдал себя с головой.

— Ах, так он все понимает.

— Пусти его.

Киф фыркнул, толкнул Тулли в грудь и двумя легкими движениями вытащил когти.

Тулли зашатался. Хилфи загородила его плечом и стояла с дрожащими от страха коленями. Ее уши были прижаты, нос сморщился, словно она усмехалась, но эта усмешка не имела ничего общего с беспомощной человеческой улыбкой Тулли, улыбкой примата.

Фырканье. Смех кифов. Сиккуккут смотрел на нее из-под капюшона, его глаза поблескивали в тусклом свете комнаты.

— В языке хейни нечетко отражены такие понятия, как дружба, привязанность. Это совсем не то, что сфик. Но они не менее важны, судя по тому, какого успеха вы добились, научившись разговаривать с этим существом. Как вам это удалось?

— Мы разговаривали с ним по-доброму. Попробуй то же самое.

— Ты так думаешь? Я был с ним добр. Возможно, его смущает мой акцент. Скажи ему, что я хочу знать все, что знает он, зачем он пришел, к кому, что собирается делать, — скажи ему это. Скажи ему, что я сгораю от желания и нетерпения узнать это и еще много чего.

Казалось, она размышляла целую вечность. Вряд ли терпение кифов было бесконечным.

Верно. Киф снова потянулся к Тулли, и снова она закрыла его плечом.

— Он задает вопросы, Тулли, — быстро сказала она. — Он хочет говорить с тобой.

Тулли не ответил.

— Я думаю, он не понимает, — сказала она. — Он путает слова…

— Я был скку хаккикта Акуккака. — Голос Сиккуккута был тихим, мягким, но она ясно различала тихий лязг внутренних челюстей, двигающихся в его горле. — Мы знаем друг друга, он и я. Мы уже встречались — раньше. На Центральной. Он это помнит?

«Друг Акуккака, — подумала Хилфи. — Отвлеки его; боги, отвлеките его, не дайте ему начать охоту. Если только у кифов были хоть какие-то друзья».

— У этого человека есть сфик, — сказал Сиккуккут, не двигаясь с места. — Акуккак этого не знал. Как такое мягкое существо могло ускользнуть от ки-фа на причале Центральной, если бы у него не было сфик? Разумеется, со мной у него этот фокус не прошел бы. А теперь я стою перед ним, он стоит передо мной, и я хочу об этом знать.

— Он продолжает спрашивать, — сказала она Тулли.

— И буду продолжать, — сказал Сиккуккут. — Я спрашиваю.

Воцарилось молчание. Легкие пальцы кифа коснулись ее плеча, меха…

…и исчезли. Дрожа, она ощущала на себе дыхание кифов. Она почти ничего не слышала и не видела, ее зрение охотника сконцентрировалось только на фигуре кифа, словно стоящей в черном туннеле. Но Сиккуккут отошел в сторону. Он снова уселся в свое кресло-многоножку и подвернул под себя ноги, сразу сделавшись похожим на какое-то неуклюжее насекомое.