Я - Даго (Dagome Iudex - 1)   ::   Ненацки Збигнев

Даго забрал одну волчью шкуру, вскочил в седло и повел трех лошадей дальше, через самое сердце пущи, сквозь самую чащобу, хотя из-за этого двигался очень медленно, и целый день атаковали его громадные слепни. "Винд, Виндос", - ласково шептал он тогда белому жеребцу, что на языке кельтов означало "белый", ведь, раз жеребец был куплен у кельтов, как уверяли саксы, кельтский язык коню был ближе всего.

Но белый жеребец продолжал проявлять к нему враждебность. Когда Даго подходил к нему, он прямо трясся от гнева, скалил зубы и пробовал укусить, будто волк, или же подымался на задние ноги, чтобы передними раздавить человека. Он кусал и двух других лошадей и, сопротивляясь, шел последним, привязанный длинным поводом к вьючной лошади. От великанши Зелы Даго научился языку тела, что был древнейшим из языков; с помощью его люди, якобы, общались не только друг с другом, но и с животными. И тогда Даго заговаривал с жеребцом мягкими движениями ладоней, легкими наклонами и колебаниями туловища, применяя игру взглядов и улыбок - только это помогало мало. Гордыню белого жеребца пытался он сломать, моря его голодом; но на каждом постое сам кормил его с рук горстями овса, что был у него в одном из кожаных мешков. Иногда Даго вспыхивал гневом, и тогда долго осыпал Виндоса проклятиями на языке франков, ромеев, склавинов и аскоманнов, грозил, что перережет коню горло, переломает ноги, а в грудь вонзит ужасный свой Тирфинг. Размякло ли от этого хоть на миг сердце белого жеребца, затлела ли в сердце его искра любви? Этого Даго не знал, а проверить боялся, поскольку это могло означать сражение не на жизнь, а на смерть. Он полюбил Виндоса с первого же взгляда и желал его как самую прекрасную женщину, когда же белый жеребец предупредил его об опасности, любовь лишь усилилась. А всё, может, потому, что и его самого в течение многих лет за светлые волосы и белую кожу когда-то называли Белым. Лишь потом из-за желания властвовать, он дал себя окрестить и принял имя Дагоберт. Но, поскольку не верил он Богу, позволившему замучить себя на кресте, то просил называть себя Даго, что и принялось. У ромееев, да и у франков, много было таких, что подобно ему вроде и осеняли себя знаком святого креста, но в глубине души верили в своих домашних богов.

Даго привязал Виндоса к толстому буку, растущему на краю поляны и дающему хорошую тень. Затем снял вьюки, расседлал лошадей и провел их по склону вниз, к большой ямине с чистой водой - наверное, там бил родник. Лошади пили жадно, так как день был жарким, а они устали в дороге, Виндос тоже, конечно же, хотел пить, но Даго не собирался добавлять ему сил перед ожидавшим их сражением. Если ему не удастся укротить Виндоса, придется его убить. И так уже слишком долго подвергался он опасности, водя за собою белого жеребца, который каждому встречному должен был казаться священным.

Даго спутал ноги напоенным лошадям и пустил их на траву среди молоденьких березок. Затем он еще раз спустился вниз и зачерпнул воды в жестяную кружку. Он вынул из вьюка кусок ячменной лепешки, засохшей будто кора на дереве, размочил его в воде и съел, не забыв о том, чтобы разбросать вокруг себя немного крошек и стряхнуть несколько капель воды. Эта поляна на пожоге, этот обрыв, вздымающийся над древней долиной реки, наверняка имели какого-то своего духа или божка, и Даго не хотелось иметь в нем врага.

Утолив голод, он сбросил с себя кожаный кафтан, отложил короткий меч и, голый до пояса, как бы без всяческого интереса, приблизился к Виндосу, который буквально затрясся от ненависти, а может и тревоги. Сначала он завязал ему петлю на передних, затем на задних ногах, потом забросил на спину седло, хотя конь и рвался на привязывающей его к буку веревке и пытался затоптать человека копытами, только Виндос ничего не мог сделать в связывающих его путах.