К вопросу о смысле жизни   ::   Шумилов Павел Робертович

Потому что, разыскивая ее, над планетой кружит спутник. И дело даже не в том, что Элана моя бабушка, о чем она пока не знает, а в ее роли в истории.

Любопытство – моя погибель. Из-за научного любопытства я нарушил запрет на ведение потенциально опасных исследований. Как хорошо теперь понимаю его причины. Из-за любопытства полез исследовать пещеры вместо того, чтобы залечь в анабиоз, поставив таймер пробуждения на пятьдесят лет. Я и сейчас мог бы залечь в анабиоз на тридцать лет, но лучше дождаться момента, когда уберут с орбиты спутник. Если мои девушки раньше времени выйдут в мир, это может погубить все.

Хватит жалеть себя. Двадцать лет продержался, продержусь и еще пять. Поднимаюсь и иду проверять, все ли готово к приему новенькой. Сначала проверяю натяжение тросов лебедок верхней сетки. Задача верхней сетки проста – развернуть тело плашмя, если девушка падает, например, вниз головой. Тросы натянуты слабо и легко вытравливаются. Сама сеть располагается в двадцати пяти метрах от пола. На высоте десяти метров – вторая сеть. Жесткая и прочная. Именно она и затормозит тело после ста сорока пяти метров свободного падения. Почему я ловлю тело сеткой, а не антигравитационной подушкой? Психология. Нескольких первых девушек поймал мягче, чем пух падает. И что? Всех, кроме Ольги неделями убеждал, что они не в раю, не в аду, а живы-здоровы. Приземление на хорошо натянутую сеть помогает осознать реальность чудесного спасения. А то, что от этой реальности три дня все косточки болят, прогоняет из головы мысли о загробном мире.

– Все-таки, не утерпел, – улыбается Ольга.

– Негоже нарушать традицию. Всегда сам лично проверял.

– Учитель, не мучай себя. Ложись в анабиоз. Мы справимся, даю слово. А как только уберут спутник, разбудим тебя.

Ничего не отвечаю. Ольга и не ждет ответа. Все уже сказано много-много раз. Просто Ольга не знает, как утолить мою печаль. Она первая из тех, кого я спас. Уже двадцать лет рядом со мной. Два года назад прошла омоложение. Предана мне душой и телом. Я долго думал, как запретить жрецам расчленять и убивать девушек. Придумал две пиктограммы. На первой, перечеркнутой крестом, расчлененная девушка. На второй – та же девушка, связанная по рукам и ногам. Почему связанная? Потому что труп связывать не надо. Он и так не убежит. Связывать надо ЖИВОГО. Компания жрецов, носильщики, сама Ольга и огромная толпа увидели огненные рисунки на помосте, на том месте, где обычно разрубали девушек. Светящиеся линии медленно тускнели, пока не исчезли совсем, а жрецы все еще обсуждали увиденное. Потратив на обсуждение около часа, они освободили руки-ноги Ольги из захватов носилок, раздели, связали и, раскачав, бросили в жерло вулкана. Ольга смеялась и плакала от счастья. Больше всего она боялась не смерти, а золоченых мечей жрецов. Она смеялась и плакала, когда я поднял ее и унес в проход. Меня приняла за доброе божество, посланное спасти ее. А разве такого нужно бояться?

Ночью, чтоб показать свое удовлетворение, я зажег над Эйгером небольшое северное сияние. Теперь это стало традицией – северное сияние в ночь после жертвоприношения. Иногда для этого приходится разгонять облака. В другие дни в погоду я не вмешиваюсь.

… так всех нас в трусов превращает мысль… Нет, это не мой случай. Шекспир писал не обо мне. От меня не требуется ни силы, ни отваги. Прозябание – вот мой удел.

– Учитель, спутник за горизонтом. Отвези нас купаться! – группа из пяти весело щебечущих девушек окружает меня.

– Ножками, ножками.

– Учитель! Десять километров по горам и ущельям! Это же никакого удовольствия. Вернемся потные и грязные, а завтра новенькую встречать. Ну миленький, ну пожалуйста…

Мне и на самом деле надо размяться.

– Хорошо.