Как знакомиться с девушками на вечеринках   ::   Гейман Нил

У всех безупречные черты лица, но главное — было в них что-то необычное, какая-то неуловимая неправильность, которая отличает живого человека от совершенного манекена.

Стелла была самой красивой, но она досталась Вику, и они вместе поднимались на второй этаж. Вот так всегда, и никуда от этого не деться.

На диване уже сидело несколько человек, болтая со щербатой девушкой. Кто-то пошутил, и все рассмеялись. Чтобы сесть рядом с ней, мне пришлось бы протискиваться, да и сама она явно меня не ждала, и, похоже, не заметила моего исчезновения. Я вышел в прихожую и заглянул в танцевальную комнату. Попытался определить, откуда идёт музыка, но не увидел ни проигрывателя, ни колонок.

Из прихожей я двинулся в сторону кухни.

Обычно на вечеринках я любил туда заглянуть. Никого не волнует, зачем вы ошиваетесь на кухне. К тому же, на этой вечеринке я не заметил ни одной мамаши. Перебрав бутылки, выставленные на столе, я плеснул в свой стакан на палец Перно и долил кока-колой. Бросил несколько кубиков льда и с удовольствием отхлебнул, посмаковав сладкий, слегка терпкий вкус.

— Что ты пьёшь? — раздался девичий голос.

— Перно, — ответил я. — Напоминает анисовое драже, только с алкоголем.

Объяснять, что пробую его впервые, и то потому, что услышал на пластинке с записью концерта «Velvet Underground», как кто-то из толпы требовал Перно, я не стал.

— Можно мне?

Я плеснул Перно во второй стакан, добавил колы и протянул девушке. Её медно-каштановые волосы локоны струились по плечам. Сейчас редко увидишь такую причёску, но в те времена она была популярна.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Триолет.

— Красивое имя, — заметил я без особой уверенности. Девушка, однако, была ничего.

— Это стихотворная форма, — сказала она с гордостью. — Как и я.

— Так ты — стихотворение?

Она улыбнулась и застенчиво отвела глаза. Я залюбовался греческим профилем — идеально прямой нос продолжал линию лба. Год назад мы ставили «Антигону» в школьном театре. Я играл вестника, который приносит Креонту весть о смерти Антигоны. Во время представления мы надевали полумаски с похожим профилем. Её лицо напомнило мне о той постановке и героинях Барри Смита из комиксов про Конана. Будь это позже лет на пять, я бы вспомнил прерафаэлитов, портреты Джейн Моррис и Элизабет Сиддал. Но тогда мне было всего лишь пятнадцать.

— Так ты — стихотворение? — повторил я вопрос.

Она прикусила нижнюю губу.

— Можно и так. Я всё вместе: стих, рифма и раса, которая покинула свой мир, поглощённый водой.

— Нелегко быть и тем, и другим, и третьим.

— Как тебя зовут?

— Энн.

— Ты Энн, — сказала она. — Мужчина. Двуногий. Трудно быть и тем, и другим, и третьим?

— Но тут совсем другое — ничего антиномичного.

Это словечко попадалось мне в книжках, но ещё ни разу я не произносил его вслух, поэтому сделал ошибку в ударении: антинОмичного.

На Триолет было тонкое платье из белой шелковистой ткани. Сегодня её серо-зелёные глаза напомнили бы мне о цветных контактных линзах. Однако тридцать лет назад мир был другим. Помню, меня не оставляли мысли о Вике со Стеллой. Я не сомневался, что они добрались до спальни, и мучительно завидовал Вику.

Однако я продолжал разговаривать с этой девушкой, хотя мы оба несли чепуху, да и звали ее наверняка не Триолет (моим сверстникам не давали хипповских ИМЕН: все эти Радуги, Сияния, Луны; дети хиппи ещё не успели подрасти, им было лет шесть, от силы — восемь).

— Мы знали — конец близок, — сказала девочка, — и сложили стих, чтобы рассказать Вселенной о себе — для чего мы жили, что сделали, о чём думали, мечтали и тосковали. Мы облекли наши грёзы в слова и построили рифму, которой суждено звучать вечно.