Клин клином   ::   Хмелевская Иоанна

Посоветовал одеться как можно хуже. Это для того, чтобы редакторши не заподозрили протекции на почве личной симпатии. Ну я и принарядилась. Старые сандалии на босу ногу, юбка с оборванной прошвой, а в руке сетка с продуктами: обычная такая авоська с петрушкой, хлебом, картошкой. Произвела очень хорошее впечатление. Повесть приняли и напечатали. А если серьёзно, с добрым чувством вспоминаю всех сотрудниц из той первой моей редакции. Ко всем моим книгам, начиная с первой, они относились критически, но это была очень милая критика, она стимулировала совершенствовать написанный уже текст. Мне в общем-то повезло…

— Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос: как пишутся детективы, откройте тайны ремесла…

— Я не знаю, что такое “ремесло”. У каждого профессионального писателя наработаны свои навыки. У одного есть “норма”, и он ежедневно, в определённое время, выдаёт сколько-то там страниц, другой пишет когда Бог на душу положит, а кто-то ещё садится писать лишь тогда, когда у него уже все продумано — от названия до последней страницы. Я пишу то, что вижу. Возможно, потому, что думаю я только образами. Передо мной возникают образы, явственно, как на экране…

— Когда Вы впервые соприкоснулись с литературой?

— Мне повезло ещё в раннем детстве. Когда мне было четыре года, меня насильно научили читать — от отчаяния. Я настырно домогалась, чтобы мне читали “Сказку о Железном Волке” — изо дня в день, без роздыху. Никто такой муки вынести не мог, потому что я знала её наизусть и не допускала ни малейшего отклонения от текста, так что ничего не оставалось, как научить меня грамоте, чтобы я сама наслаждалась этой осточертевшей всем сказкой; Ну и, конечно, научившись читать, я больше в руки её не брала и понятия не имею, о чем она.

— И что Вы читали потом?

— Все, что попадалось на глаза. Я была читающим ребёнком, в куклы не играла. Благодаря этому, заранее перечитала всю школьную программу, не успев потерять интерес к включённым в неё книгам. Оккупацию я провела в интернате у сестёр Воскресения Христова и однажды получила двойку по польскому языку. О чем-то думала во время объяснения и ни слова не слышала, а с учебниками сами понимаете, как тогда обстояло. Сестричка отчитывала меня с пафосом: “Деточка, — сказала она, — вдет война. Как может польский ребёнок отлынивать во время оккупации от изучения польского языка?!” Задела она меня за живое, и с тех пор я грамматику знаю назубок. А после войны, в гимназии Королевы Ядвиги, историю преподавала гениальная историчка, Гизелла Гебертова, которая требовала от нас ответов на безукоризненном польском языке. Стоило это нам адских мук, зато принесло свои плоды.

— Тогда почему же вы решили изучать архитектуру, а не полонистику?

— Считала, что литературу, историю литературы можно изучить самостоятельно, в своё время. С архитектурой дело другое, да и нравилась мне эта профессия.

— И все-таки архитектурой Вы не занимаетесь?

— Но очень долго занималась. Работала в очень славном проектном бюро, которое было подробно описано во второй моей повести, “Все мы под подозрением”, и которое впоследствии обанкротилось. Единственный в Польше случай с банкротством государственного предприятия. А потом я уехала в Данию.

— Как там в Дании было, мы знаем из третьей Вашей книги, “Крокодил из страны Шарлотты”…

— Я поехала туда на две недели, к подруге, которая работала в проектном бюро, и по чистой случайности тоже получила работу, и тоже в проектном бюро. Дело было улажено неожиданно, у неё в офисе, под шутки и трёп с заглянувшим туда человеком, оказавшимся сотрудником ректора датской Королевской Академии Архитектуры. В результате я застряла в Дании на три года, с небольшим перерывом.