Ключ от бездны   ::   Масодов Илья

- Подумайте об этом дома, а завтра я скажу вам правильный ответ, - при последних словах Виктория Владимировна слегка кивает и улыбается с торжествующей лаской.

На перемене Люба увязывается за Наташей, все время боясь, что та ее прогонит и Люба потом потеряется в незнакомых коридорах новой школы. Но Наташа ведет себя приветливо, она даже берет Любу с собой в туалет. Туалет чистый, но вонючий: в основном из-за непрополощенных тряпок для мытья полов, сваленных гнилой кучей в алюминиевом ведре у дверей. Люба стоит в туалете возле пыльного, загаженного мухами окна, которое непроницаемо для осмысленного взгляда, так как состоит из расплывчатых квадратиков толстого, изломанного внутри стекла, и слушает, как за фанерной дверцей прожурчала Наташина моча. Вдруг бешено звенит звонок. Люба инстинктивно вздрагивает, но вспоминает, что без Наташи все равно не отыщет нужного класса, и поэтому остается терпеливо стоять у окна, обрамленная в него наподобие картинной рамы. На стене справа разбегается перепутанный строителями школы шахматный кафель - белый и бурый. Выше кафеля нацарапано ругательное слово и нарисована в штукатурке детская мышка с длинными усами. Наконец Наташа выходит из кабинки, разглаживая юбку своего школьного платья.

- Опоздали, - говорит Люба.

Наташа молча подходит к ней вплотную и серьезно смотрит Любе прямо в глаза. Потом она вдруг берет Любу за плечи и целует в закрытый рот.

- Повтори, - шепотом просит она.

- Мы опоздали, - ошарашено повторяет Люба. Серые глаза Наташи останавливаются на ней, в их застывшем взгляде нет никакого выражения, и в то же время они видят Любу, думают о ней, они - живые, и Люба с удивлением вглядывается в глубину этих плоских кружков чужих глаз.

- Правда, тут воняет? - спрашивает Наташа.

- Воняет, - соглашается Люба.

- Это и хорошо, - медленно произносит Наташа, словно начиная погружаться в сон. Она целует Любу в нос и прижимается щекой к ее щеке, грудью к ее груди. Люба чувствует, как она дышит, как стучит ее сердце, и скоро перестает отличать ее тепло от своего собственного. - Я люблю такие места, где воняет, и где никого нет, - тихо мурлычет Наташа. - А ты?

На большой перемене они выходят погулять в маленький парк за школьным двором, где растут пожелтевшие березки, горящие красным клены и тонкие, полупрозрачные тополя. С ними еще одна девочка из класса - Ина Погорельцева, по прозвищу Обезьяна. Она и есть совершенная обезьяна маленькая, тщедушная, какая-то согнутая, с растрепанными рыжими волосами, неумело заплетенными в тощие косички, ее оскаленное личико кажется обсыпанным мукой, и сильно запачкано пятнами веснушек, собравшихся у вдавленного пуговкой носа. Обезьяна иногда смеется, недолго, но визгливо, показывая плохо выросшие зубы, ножки у нее тоже кривоватые, да и вообще ровного у нее ничего нет. Она сразу становится противной Любе, но Наташа разговаривает с Обезьяной привычно и дружески, так что приходится ее терпеть. Они втроем садятся на деревянную лавочку без спинки, лавочка тепла и шершава, по краю ее проходит трещина, из которой иногда выбегают по-осеннему сонные муравьи. Сквозь завесу тополей и раскрашенных кустов видно, как старшеклассники бьют футбольным мячом по полосатым воротам без сетки на спортивной площадке, готовясь к уроку физкультуры. Крики первоклашек, затеявших своего бесконечного квача, слышатся здесь приглушенно, как крики лесных птиц. Нежаркое солнце лениво купается в светло-желтой листве берез, горит в крови растущих вдоль аллеи кленов, от него по лавочке идут сонные тени листьев и ветвей.

- Ветер, дерево, пшеница, - задумчиво говорит Наташа. - Ты слышала, Обезьяна?

- Слышала, не глухая, - отзывается Погорельцева. Она водит подобранной где-то веточкой по земле.