Книга крови 6   ::   Баркер Клайв

Он усомнится: хорошо, но все-таки? Тогда она скажет: я пустая, они вытащили из меня половину внутренностей, черт бы тебя побрал, и у меня уже никогда не будет ребенка ни от тебя, ни от кого другого, понял? От одной только мысли о разговоре с ним ее начали душить слезы, и в порыве необъяснимого гнева она затолкала шарф в шелестящую бумагу и сунула его в самый глубокий ящик комода. Черт с ним, не сейчас надо было делать такие вещи. Раньше, когда она так нуждалась в нем, он все твердил лишь о своем отцовстве, и как ее опухоли мешают ему в этом.

Вечер был ясным, холодная кожа неба растянулась от края до края. Ей не хотелось задергивать шторы в передней, потому что сгущающаяся синева была слишком прекрасна. Так она сидела у окна и смотрела на сумерки. Лишь когда угас последний штрих, она задернула потемневшее полотно.

У нее не было аппетита, тем не менее она заставила себя немного поесть и с тарелкой села к телевизору. Еда все не кончалась, она убрала поднос и задремала, слушая телевизор лишь урывками. Она уже прочла обо всем, что ей было нужно, утром: заголовки не изменились.

Впрочем, одно сообщение привлекло ее внимание: интервью с яхтсменом-одиночкой, Майклом Мейбьюри, которого подобрали после недельного дрейфа в Тихом Океане. Интервью передавали из Австралии, и качество передачи было плохим, бородатое и сожженное солнцем лицо Мейбьюри то и дело пропадало. Изображение почти отсутствовало: его рассказ о неудавшемся плавании воспринимался только со слуха, в том числе и о событии, которое, кажется, глубоко потрясло его. Он попал в штиль и, поскольку его судно не имело мотора, вынужден был ждать ветра. Но его все не было. Прошла уже неделя, а он не сдвинулся ни на километр, океан был безразличен к его судьбе, ни птица, ни проходящее судно не нарушало безмолвия. С каждым часом он все сильнее чувствовал клаустрофобию, и на восьмой день его охватила паника. Обвязав себя тросом, он отплыл от яхты, чтобы вырваться из тесного пространства палубы. Но, отплыв от яхты и наслаждаясь теплым спокойствием воды, он не захотел возвращаться. А что, если развязать узел, подумал он, и уплыть совсем?

– Почему у вас возникла такая странная мысль? – спросил репортер.

Мейбьюри нахмурился. Он достиг кульминации в своем рассказе, но явно не желал продолжать. Репортер повторил вопрос.

Наконец, запинаясь, он начал говорить.

– Я оглянулся на яхту, – сказал он, – и увидел, что кто-то стоит на палубе.

Репортер, не поверив своим ушам, переспросил:

– Кто-то стоит на палубе?

– Да, это так, – сказал Мейбьюри. – Там кто-то был. Я видел фигуру совершенно отчетливо: она передвигалась по палубе.

– Вы… Вы разглядели, кто был этот безбилетный пассажир? – последовал вопрос.

Мейбьюри помрачнел, догадываясь, что его рассказ будет воспринят с недоверием.

– Так кто же это был? – не унимался репортер.

– Не знаю, – ответил Мейбьюри. – Наверное, Смерть.

– Но вы ведь, в конце концов, вернулись на яхту.

– Конечно.

– И никаких следов?

Мейбьюри посмотрел на репортера, в его взгляде было презрение.

– Но ведь я пережил это, не так ли?

Репортер пробормотал, что это ему не вполне понятно.

– Я не тонул, – сказал Мейбьюри. – Я мог бы умереть, если бы захотел. Отвязал бы трос, и утонул.

– Но вы этого не сделали. А на следующий день…

– На следующий день поднялся ветер.

– Это необычайная история, – сказал репортер, довольный, что самая душещипательная часть интервью позади. – Вы должно быть, уже предвкушаете встречу со своей семьей, как раз под Рождество…

Элейн не слышала заключительного обмена остротами. Мысленно она была привязана тонким тросом к своей комнате, ее пальцы перебирали узел. Если Смерть может найти лодку в пустыне Тихого Океана, то почему не может найти ее. Сидеть рядом с ней, когда она спит. Подстерегать ее, когда она предается своему горю. Она встала и выключила телевизор. Квартира мгновенно погрузилась в безмолвие.