Колдунья поневоле   ::   Бушков Александр Александрович

Слева склонялось трехцветное французское знамя, вокруг толпились раззолоченные маршалы и гвардейцы в высоких медвежьих шапках, вставали на дыбы храпящие кони, повсюду стлался серо-багровый пороховой дым, а справа, вдали, виднелась скачущая полным галопом кавалерия – можно было различить алые доломаны, высокие черные кивера, а при некотором напряжении глаз и фантазии даже рассмотреть на киверах русского двуглавого орла.

Именно в этих несущихся во весь опор всадников любил порой указывать гостям князь Вязинский, обронив значительно:

– Кто-то из этих центавров и есть я, господа. Затрудняюсь, правда, определить точно, который – каналья Энгр в такие тонкости не вдавался, за что я, впрочем, не в претензии…

Самое интересное, что он нисколечко не преувеличивал – князь и в самом деле был тогда с тем гусарским эскадроном, что налетел вихрем и взял в плен растерявшихся, столпившихся вокруг умиравшего Бонапарта маршалов и генералов. На чем закончились как Аустерлицкое сражение, так и попытки Франции продолжать завоевания в Европе…

Именно умирающий Бонапарт и пугал Ольгу в детстве – бледным лицом, пронзительным взором напоминал кровососущего упыря, о которых как-то рассказывала Бригадирша. Так и казалось: вот-вот спрыгнет с полотна, оставив причудливый вырез, набросится, вцепится крючковатыми пальцами, высосет кровь…

Уже отворачиваясь, чтобы уйти, Ольга встрепенулась. Краем глаза заметила… да нет, ерунда же, откуда…

И замерла. Неизвестно, как это получалось, но император поворачивал худое ястребиное лицо, словно единственный из персонажей картины был живым среди нарисованных плоских исторических и не особенно личностей.

Ольга отпрянула, упершись спиной в вычурные лестничные перила. И видела теперь, что ей вовсе не почудилось: Бонапарт повернул голову еще больше и смотрел прямо на нее будто бы светившимися изнутри глазами, алыми яркими искорками, рука, которой он неизвестно на что указывал приближенным, дрогнула, изменила положение, слегка согнулась в локте, простираясь теперь в сторону Ольги, и пальцы изобразили некий непонятный жест – а узкие губы раздвинулись в улыбке, что в сочетании с горящими глазами производило не самое приятное впечатление.

Она, пожалуй, была слишком удивлена, чтобы испугаться. Настолько нелепо выглядел оживающий персонаж картины – на ярко освещенной множеством свечей лестнице, среди знакомой обстановки, в уютном доме, где отродясь не встречалось никакой чертовщины… Никаких сомнений, что она не спала и не грезила, все происходило наяву, и это было самое непонятное…

Император вновь сделал загадочный жест, неведомо что означавший. «Доигрались, – мелькнуло в голове у Ольги. – Нечего было связываться с дурацким крестьянским колдовством, предупреждали же умные люди: не буди лиха, пока оно тихо…»

Она передвинулась вправо вдоль перил – и по ним громко чиркнул засунутый за пояс пистолет. Ольга и не пыталась протянуть за ним руку, это было бы уже чересчур: стрелять в доме, и во что? В картину… Она просто-напросто принялась помаленечку отступать в сторону ведущего к ее комнате коридора, надеясь, что все как-нибудь утрясется само собой, как только она потеряет картину из виду. Вот уже совершенно не видно ожившего императора, и никто, разумеется, не покинул картины, не пустился за ней следом, мало ли что может почудиться… Привиделось после всех ночных приключений, напряжения и страхов, детские воспоминания сыграли злую шутку…

Уже почти успокоившись, Ольга улыбнулась – и едва не схватилась все же за пистолет, но вовремя опомнилась и убрала руку.