Король-олень   ::   Брэдли Мэрион Зиммер

 — Затем он вдруг произнес:

— Мне кажется, матушка, что я должен бы возненавидеть сэра Ланселета. Гарет с утра до ночи только о нем и твердил с таким почтением, словно это бог.

Моргаузе вдруг вспомнилось, что хоть она и не видела Гвидиона плачущим, но, тем не менее, когда Гарет уехал на юг, ко двору короля Артура, мальчик сильно по нему тосковал. Моргаузе Гарета тоже недоставало: это был единственный человек, который имел влияние на Гвидиона и способен был одним лишь словом призвать мальчика к порядку. С тех пор, как Гарет уехал, не осталось никого, к чьим советам Гвидион прислушивался бы.

— Я думал, что он окажется важным самодовольным глупцом, — сказал Гвидион, — а он совсем не такой. Он так много рассказал мне о маяках, что, наверно, и сам Лот столько не знал. И он сказал, что, когда я подрасту, мне следует приехать ко двору Артура и там, если я буду вести себя как хороший и честный человек, меня посвятят в рыцари.

В глубоко посаженных темных глазах мальчика промелькнула задумчивость.

— Все женщины твердят, что я похож на него — и спрашивают меня, а я злюсь, потому что не знаю, что им ответить. Приемная матушка, — подался вперед Гвидион. Темные мягкие волосы упали на лоб, придав спокойному личику непривычно уязвимое выражение, — скажи мне правду: Ланселет — мой отец? Я подумал, что, может, это и вправду так и потому Гарет так и восхищается им…

«И ты не первый, кто об этом спрашивает, радость моя», — подумала королева, поглаживая мальчика по волосам. Задавая этот вопрос, Гвидион внезапно показался таким маленьким и беззащитным, что Моргауза ответила непривычно мягко:

— Нет, мой маленький. Изо всех мужчин этого королевства твоим отцом мог быть кто угодно, только не Ланселет. Я ведь разузнавала. Весь тот год, когда ты появился на свет, Ланселет провел в Малой Британии — он сражался там бок о бок со своим отцом, королем Баном. Мне тоже приходило в голову нечто подобное, но ты похож на него потому, что Ланселет — племянник твоей матери, равно как и мой.

Гвидион посмотрел на нее недоверчиво, и Моргауза почти что услыхала его мысли: даже если бы она точно знала, что его отец — Ланселет, она все равно сказала бы ему то же самое. В конце концов, он промолвил:

— Возможно, когда-нибудь я лучше отправлюсь не ко двору Артура, а на Авалон. Приемная матушка, ведь моя мать живет сейчас на Авалоне?

— Я не знаю.

Моргауза нахмурилась… Опять этот до странности взрослый приемыш заставил ее говорить с собой, как с мужчиной. Ей вдруг подумалось, что теперь, с кончиной Лота, Гвидион был единственным во всем дворце человеком, с которым она хотя бы время от времени говорила, как взрослый со взрослым! О да, ночью, в ее постели, Лохланн вел себя как мужчина, но с ним так же невозможно было поговорить, как с каким-нибудь пастухом или служанкой!

— А теперь иди, Гвидион, иди, милый. Я собираюсь одеваться…

— Почему я должен уходить? — спросил мальчик. — Я все равно еще с пяти лет знаю, как ты выглядишь.

— Но теперь ты стал старше, — ответила Моргауза, внезапно вновь ощутив былую беспомощность. — Тебе уже не подобает оставаться здесь, когда я одеваюсь.

— Неужто тебя так сильно волнует, что подобает делать, а что нет, приемная матушка? — отпарировал Гвидион. Его взгляд остановился на подушке, все еще сохраняющей вмятину, оставленную головой Лохланна. Моргауза ощутила внезапную вспышку раздражения и гнева: он загнал ее в ловушку, словно взрослый мужчина, словно друид!

— Я не обязана перед тобой отчитываться, Гвидион! — отрезала она.

— А разве я сказал, что обязана? — Взгляд мальчишки был исполнен оскорбленной невинности. — Но раз я стал старше, мне нужно будет знать о женщинах больше, чем я знал в детстве, верно? Вот я и хотел остаться и поговорить.