Круг Девятирога   ::   Городов Владимир

Он что-то кричал — не разберёшь, что — и очень оживлённо жестикулировал. А меня начали со всех сторон обступать существа, среди которых Квазимодо смотрелся бы писаным красавцем. Все они были какие-то недоразвитые и абсолютно непропорциональные: у одних — маленькое тельце при огромных руках-ногах, у других — наоборот, огромное тело с маленькими конечностями и крошечной головкой, кто-то — с одной рукой, другие — одноногие. Какие-то шаржи на людей!

— Подай монетку! Подай монетку! Ты богатый, у тебя много монеток! Подай! — загундосили они.

— Какие монеты? — удивился я. — Откуда они у меня?

— А в кармане-то, в кармане! Ну, не скупись! — причитали они.

Я полез в карман и, к своему удивлению, обнаружил там довольно увесистый кожаный мешочек. Раскрыв его, я удивился ещё больше: он был полон золотых монет, блестевших так, словно на них падал яркий солнечный луч, несмотря на то, что нас окружал лишь рассеянный и тусклый, как при густой облачности, свет.

— Ну что ж, держите.

Я стал раздавать обступившим меня жёлтенькие кругляши. Наглыми они не были: каждый, получив монетку, отходил в сторонку и растворялся в окружающей фата-моргане. Одарив последнего из несчастных, я заглянул в кошель и увидел, что он пуст: каждому хватило ровно по одному золотому. И тут я почувствовал себя разбитым и опустошённым. Ноги не держали, и я сел (чуть было не сказал: «на землю») прямо там, где стоял. Ко мне подбежал Посланник.

— Ты это... Ты чего... Я же это... махал тебе, кричал, — он бестолково жестикулировал, не в силах выразить свою мысль. — Ты зачем раздал-то?

— Ты про деньги? — спросил я. — Да мне не жалко. И зачем они мне здесь, деньги?

— Ты тупой, что ли? Не соображаешь? Ну откуда у тебя здесь деньги? Кто тебе их дал? У тебя ничего нет, кроме тебя самого! Вот ты себя самого и раздал этим...

— Кто эти несчастные?

— Несчастные? — усмехнулся он. — Какие ж это несчастные! Это балбесы, у которых за душой ничего нет! Пустоцветы. Не нажили ничего при жизни, а теперь им дальше идти не с чем, вот и клянчат. Да только попусту: чужое — не своё, в счёт не идёт. Им подавать всё равно, что пьяницам: и себе в убыток, и им не впрок. А что мне теперь прикажешь делать? Опять неудача!

— «Опять»? — переспросил я. — Так я не первый? Видно, тебе всё равно, кого с собою тащить? Может, ты и смерть мою подстроил?

— Окстнись! — замахал руками тот. — Была бы нужда душу губить! Тем паче, что здесь, в безвременье, к смерти любого человека завсегда успеешь. И совсем не всё равно, кого с собой брать. Мне на то приметы верные дадены, под кои ты и подходишь.

— Какие приметы?

— Про то сказывать не велено. Однако ж первый, кого я по ним нашёл, мимо Камня пройти не смог... — внезапно спохватившись, он прихлопнул себе рот ладонью.

— Это мимо какого камня? — тут же насторожился я.

— И про то знать до срока не положено. Ну, какого рожна расселся? Пойдём-пойдём! Хотя ужо и сомнительно: дойдёшь ли?

— Почему это я не дойду? — мне стало даже обидно.

— Так ить ты, подобно тому дурню: ему через пустыню идти, а он всю воду раздал!

— Ничего, дойду! — сказал я упрямо. И мы пошли.

Идти мне, действительно, было тяжело: словно брёл по грудь в воде навстречу потоку. В голове гулко шумело. А тут ещё шедший рядом посланник без умолку болтал, нёс какую-то околесицу. Слушать его я был не в силах, поэтому повернулся к нему только тогда, когда он тронул меня за руку.

— Я говорю, отлучиться мне надобно по делам кой-каким, — повторил он, почему-то пряча глаза. — А ты иди всё вперёд, я тебя опосля догоню.

И он куда-то исчез. Я же продолжал продвигаться вперёд, пока не наткнулся на что-то, что при ближнем рассмотрении совершенно ни на что не походило. Лишь только отойдя на несколько шагов, я смог определить, что это такое. Обнаруженное оказалось огромным пальцем гигантской ноги.