Кукушка   ::   Скирюк Дмитрий

Налетавший ветерок, уже вполне по-весеннему тёплый и сырой, загибал им уголки и приносил с поляны запахи дымка, сырой травы и жареного мяса. Наконец донёс и крик.

— Господин Золтан! Ну господин же Золтан! — надрывались на поляне. — Где вы там?

Кусты орешника затрясли голыми ветками и расступились, выпуская на поляну кругленького румяного толстяка в дорожном сером платье.

— А, вот вы где! — с облегчением сказал он. — Что вы там выпятились на эту вашу книгу, ровно сыч на мышь в июньский полдень? Идёмте, я уже вас битых полчаса зову.

Золтан отмахнулся:

— Не сейчас, Иоганн. Подожди чуть-чуть.

— Да будет вам, идемте же, ну что вы! Мясо пережарится.

— Сними с огня, я скоро подойду. — Золтан рассеянно запрятал выхваченный нож в обрат за голенище и снова принялся за чтение.

— Да бросьте, господин Золтан, бросьте. — Толстяк подошёл ближе. — Ни одна книга не стоит того, чтобы пожертвовать ради неё добрым завтраком. Однако экая книжень! Чего это у вас? Святое Писание?

Хагг наконец не выдержал и захлопнул тетрадь.

— Эх, Иоганн, Иоганн… Вечно у тебя язык бежит вперёд мысли. Через то и погоришь, попомни моё слово!

Толстяк, которого назвали Иоганном, в ответ на это лишь беспечно усмехнулся.

— Ай, бросьте, господин Золтан, бросьте. Что меня пугать? Я пуганый. И вешали меня, и стреляли, а я всё живой.

— Ладно, чёрт с тобой, уговорил. Пошли.

Костерок на лесной полянке еле тлел. Над огнём румянил спинку выпотрошенный и насаженный на вертел поросёнок, среди распакованных вьюков темнели хлеб, бутылка в ивовой оплётке и разнообразные горшочки и пакетики. Чуть в стороне, засунув морды в дорожные торбы с овсом, мотали хвостами ослик и стреноженная лошадь; мотали скорее по привычке, чем всерьёз: мух и комаров ещё не было. Царила успокаивающая птичья тишина. Тёмная горбушка неба, видная в просвете меж деревьев, перилась косыми облачками, белыми и мягкими, как фламандское масло. Весенняя земля дышала влажной женской теплотой.

— Хороший день, — отметил Хагг, усаживаясь на сброшенное наземь седло. Поворошил золу прутиком, откромсал себе кусочек жаркого. — Неплохо бы сегодня доехать до корчмы.

— Отчего же сразу не до города? — резонно возразил толстяк. — Бог даст, доедем, да. А правда ваша, господин Золтан, — благодать! И облака опять же.

— А чего облака? — насторожился его собеседник.

— Так всё лучше, чем трястись весь день по такой жаротени с потным задом, как вчера! Ой, горчицу забыл… Вот, держите. Да… Погодка — фарт, будто не весна, а уже лето. Был бы я помоложе, непременно парочку-другую ходок через горы уже сделал.

— Сиди уж… Тоже мне ходок. И чего шайтан меня дёрнул тебя с собой взять? Сам себя не понимаю.

— А считайте, что это не вы меня взяли, а я сам за вами увязался. Ведь я чего? Давно уж надоело попусту сидеть, всё думал — подгадаю времечко да и съезжу в местное аббатство, поставлю за своё здоровье свечечку-другую. А всё не получалось. То заботы, то дожди, а то попутчика хорошего не подворачивалось… А тут — ну, здрассьте, нате сразу всё! Ага. Как вы заехали ко мне, на той неделе, я и думаю: эге (это, значит, я так подумал тогда: «Эге»), а не пора ли тебе, Иво, прогуляться с господином Золтаном? Подумал и решил: пора. Да… Как вам поросёнок?

— Умгу, — только и смог ответить Хагг с набитым ртом. А Шольц был прав, весна была — чуднее некуда. Настала поздно, началась отменною жарою, после вдруг ударили морозы, две недели разбавляли паводок дожди, да так, что снег почти везде сошёл, а половину польдеров едва не затопило, а к середине апреля распогодилось совсем по-летнему — с водой, травой и жаворонком в небе. Деревья и кусты опасливо казали запасные почки — мало ли чего, ведь первые, обманутые ранней теплотой, поубивало напрочь.