Лампа Альхазреда   ::   Лавкрафт Говард Филипс

Скорее всего, лампа была изготовлена мастерами старинного племени - по названию Ад. Это было одно из четырех малоизвестных, почти мифических племен Аравии, в которой Ады жили на юге, Самулы - на севере, Тазмы и Ядисы - в центральной части Аравийского полуострова. Впоследствии лампа была найдена в разрушенном городе Ирем, столице Пиллара, воздвигнутом Шададом, последним деспотом Адов, Он был известен также под названием Безымянный город и находился в Хадраманте, а потом был занесен вечно кочующими песками Аравийской пустыни. Город стал невидим для глаз простого смертного, но иногда открывался любимцам Пророка.

В заключение длинного письма Уиппл написал следующие странные слова: "Лампа может доставить неизъяснимую радость, независимо оттого, горит она или нет. Но она может принести и огромную боль. Это источник восторга и ужаса".

У лампы Альхазреда был необычный внешний вид. Казалось, что она сделана из чистого золота. Она имела форму продолговатого сосуда, с одной стороны которого находилась витая ручка, а с другой - отверстие для фитиля и пламени. Лампа была расписана таинственными знаками, где буквы и рис рисунки складывались в слова на языке, неизвестном Филлипсу, который, надо отдать ему должное, свободно владел несколькими арабскими диалектами, но этого языка не знал. Не был язык похож и на санскрит. Филлипс пришел к выводу, что это, видимо, очень древний язык, состоящий из букв, иероглифов и пиктограмм. Он потратил почти полдня, чтобы отполировать лампу снаружи и внутри, после чего налил в нее масло.

В эту ночь, отставив в сторону свечи в подсвечниках и керосиновую лампу, при свете которых он работал в течение многих лет, Филлипс зажег лампу Альхазреда. Он несказанно удивился теплоте ее горения, постоянству пламени и силе света, но поскольку его ждала работа, он не стал задумываться о чудесных свойствах лампы, а склонился над рукописью. На этот раз перед ним лежали стихи, и начинались они со следующих строк:

"О, это было ясным и ранним утром,

Задолго до моего рождения,

Когда Землю раздирали раздоры,

От которых она утомилась..."

И так далее, в таком же архаичном, давно вышедшем из употребления стиле. Правда, обычно старинный стиль нравился Филлипсу. Он настолько был погружен в мечты о прошлом, что у него выработалась своя философия относительно влияния прошлого на жизнь человека.

Кроме того, по мнению Филлипса, очарование фантазии заключалось в том, что она существовала сама по себе и не подчинялась ни времени, ни пространству. Эта идея настолько тесно переплелась с мыслями и чувствами Филлипса, что любая попытка исследовать его настроения дала бы странную смесь экзотики и нереальности, переплетенных с обычными образами повседневной жизни. Ему самому трудно было бы разобраться, что в его настроениях реальность, а что - плод воображения.

Все мечты Филлипса в течение десятилетий занимало интуитивное чувство приближения необычного приключения, связанного с расстилающимся перед ним видом города, его архитектурой и явлениями природы. Навсегда в его памяти запечатлелась картина того, как он, трехлетний мальчик, стоял на железнодорожном мосту в самой густонаселенной части города и смотрел вдаль. Филлипс ощущал тогда близость чуда, которое он не мог ни понять, ни объяснить словами.

У него часто возникало предчувствие чего-то таинственного и необыкновенного, а, может быть, это было ощущением будущей свободы, которая ждала там, вдали, в лабиринте старинных улиц. Но еще больше Филлипс любил мечтать о том времени, когда мир был юным и не таким суетливым.