Личный контакт   ::   Чадович Николай Трофимович

Тогда исследователь заглянул в глаза детей, а через них – в их души. Он понял, что дети голодны и напуганы. У самого маленького была еще и физическая боль, заполнявшая все его крохотное существо. Совсем недавно, возможно, несколько часов назад, родственники детей были убиты, а их жилище уничтожено.

Исследователь попробовал прикинуть, в какие времена это могло случиться. Период получался довольно солидный – тысячи лет.

Рассудок опять начал уходить из-под контроля: то ли наяву, то ли во сне, он вновь увидел картины, которые не раз наблюдал из своего темпера.

… Пралюди с топорами и дубинами, одетые в шкуры с длинной шерстью, вытаскивают из земляных нор других пралюдей, безоружных, одетых в оленьи кожи. Глухие удары, хруст костей, вопли, детский плач, равномерный шелест информационного аппарата…

… Пралюди на конях, закованные в железо, теснят к болоту и колют пиками других пралюдей, молитвы, детский плач, шелест информационного аппарата над ухом…

… Пралюди в гусеничных устройствах с огнестрельным оружием отражают других пралюдей, почти голых, с узлами, посудой, с детьми на руках. Грохот выстрелов, рев моторов, детский плач и снова шелест информационного аппарата, бесстрастно регистрирующего в своей бездонной памяти все происходящее.

Пересилив бред, исследователь пришел в себя. Дети все еще стояли возле него.

– Дыхае, – сказал старший.

– Можа, немец? – предположил средний.

– Не. Немец тут ляжаць не будзе, – не согласился старший.

– А крыви кольки!

– Ён пиць хоча, – сказал старший.

– Адкуль ты ведаеш?

– Ён хоча. Я чую. Прыняси з рэчки. И малому дадзим.

– Ага, а як заб'юць!

– Тады я сам. Глядзи малога.

Прошло немало времени, прежде чем мальчик вернулся, осторожно неся перед собой линялую пилотку, полную тепловатой, пахнущей рекой воды. Сначала он напоил младшего брата, и тот, выпив немного, снова тихонько завыл. Потом, наклонившись, приставил пилотку к запекшимся губам исследователя.

– Каля маста стаяць два палицаи и немец, – сказал он. – Мяне не бачыли.

Обезвоженный организм быстро поглощал влагу, почти сразу превращая ее в кровь, лимфу и соединительные ткани. Один за другим восстанавливались разорванные нейроны. Стали срастаться капилляры, а затем и крупные сосуды. Прояснилось сознание.

– Яшчэ хоча, – сказал старший.

– Не хадзи, – запротестовал средний. – Страшна!

– Дурань, – ответил старший. – Глядзи малога.

На этот раз его не было еще дольше, и когда он, насквозь промокший, появился, наконец, из кустов, ревели уже двое – и младший, и средний.

– Циха вы! – цыкнул он на братьев. – Немцы пачуюць!

Напоив раненого, спросил:

– Дзядзька, а вы не партызан?

Не дождавшись ответа, продолжал:

– А нашу вёску раницай спалили. Мамка нас у пуни схавала, а сама са старой и цёткай Таняй пайшли на двор. Усих вясковых загнали у свиран и падпалили. Я праз дзирку бачыу. А як стали хаты палиць, мы да лесу пабегли. Малога я на руках цягнуу, а ён цяжки – летась тры гады было. Чую, страляюць па нас. Адна куля малога и зачапила. Раницай зачапила, а крывя усе идзе. Памрэ, мабыць.

Слов мальчика он не понял, но смысл их был ясен и так. Молча, одними глазами, исследователь подозвал малыша к себе. Но тот, охваченный опустошающей стихией боли, совершенно не реагировал на телепатический призыв. Тогда старший приподнял и посадил его именно там, где нужно, – справа, на расстоянии вытянутой руки.

Длинные мягкие пальцы легли на горячую головенку, и спустя минуту мальчик перестал хныкать. Затем исследователь осторожно начал гладить лицо, худые плечи и, наконец, коснулся пропитанного кровью тряпья на левом предплечье. Старший, действуя как бы помимо воли, но быстро и уверенно, снял повязку. Малыш даже не вздрогнул.