Любовь и Время   ::   Варшавский Илья Иосифович

Изнывающие от сладостного томления чертенята подтанцовывали в подворотнях, повесив на грудь транзисторные приемники, старый греховодник в лихо сдвинутом берете, под которым угадывались элегантные рожки, припадая на левое копыто, тащил тяжелый магнитофон. Скрюченная карга с клюкой несла под мышкой полупотрошеного петуха в цветастом пластиковом мешочке.

Марципановые ростральные колонны подпирали бело-розовую пастилу неба, сахарный пароходик резал леденцовую гладь Невы, оставляя за кормой пенистую струю шампанского. Над противнями крыш вечерний бриз гнал на заклание белых пушистых ягнят, и надраенный шампур Адмиралтейства уже сверкал отблеском подвешенного на западе мангала. А там, где хмельные запахи лились в реку из горлышка Сенатской площади, маячила исполинская водочная этикетка с Медным Всадником на вздыбленном коне.

Все готовилось к свадебному пиру.

Кларнет шел по ковру тополиного пуха, и на шелковых подушках клумб навстречу ему раскрывались лепестки фиалок, доверчиво, как глаза любимой.

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо — Все в облике одном предчувствую Тебя.

Основательное знакомство с творчеством Блока определенно пошло на пользу моему герою.

… Тот, кто не простаивал на месте свидания, когда уже все мыслимые сроки прошли, не знает, что такое муки любви.

Она обманула. .. Нет горше этих слов на свете. Тоскливо дождливым утром в Ленинграде, ох, как тоскливо! Все кажется мерзким: и злобный оскал лошади, и самодовольная рожа всадника, и насмешливые крики чаек, и сгорбленные фигуры первых пешеходов, и плюющийся черным дымом буксир, волокущий грязную баржу, и покрытая коростой дождя река, и похожие на свежие могильные холмы клумбы с небрежно набросанными мокрыми цветами, и нелепые столбы, у подножья которых сидят голые мужики с дурацкими веслами Тошно с опустошенной душой возвращаться в одинокое свое жилье, где подготовлен ужин на двоих и вянут уже никому не нужные розы, — трудно сказать, до чего тошно!

Торговец! В твоих руках секрет забвенья, нацеди мне из той бочки добрую кружку вина! Ах, еще не продаете? Простите, я вечно путаю эпохи.

… Сколько же раз можно нажимать кнопку вызова, пока тебе ответят?! Ну вот, слава богу!

На экране проявилась физиономия вихрастого юноши.

— Ну? — спросил он, неприязненно взглянув на Кларнета. Очевидно, это и был тот самый Федя.

— Где Маша?

— Вам лучше знать.

— Она не прибыла.

— Не может быть, — нахмурился юноша. — Я сам составлял программу. Максимальный разброс по времени не должен превышать пяти минут.

— Все-таки ее нет. Я прождал десять часов. Федя недоуменно почесал затылок.

— Сейчас проверю. Какой у вас вчера был день?

— Суббота двадцать девятого июня, вот поглядите! — Кларнет поднес к экрану календарь, на котором красным карандашом была отмечена вожделенная дата.

— А год?

— Тысяча девятьсот шестьдесят девятый.

Федя уткнул нос в какие-то записи. Когда он наконец поднял голову, его лицо было перекошено.

— Идиот! — сказал он тихо и злобно. — Прозевал свое счастье, дубина! Суббота двадцать девятого июня! Ищи ее теперь во вчерашнем дне. Понятно? Каждый день — во вчерашнем.

Изображение на экране исчезло.

Кларнет растерянно взглянул на картонный прямоугольник, который все еще вертел в руках, и обмер. Это был прошлогодний календарь!

x x x



С тех пор в Ленинграде каждый вечер можно видеть обросшего бородой, небрежно одетого человека, который внимательно вглядывается в лица встречных женщин. Он идет всегда одной дорогой, мимо Биржи на Васильевском острове, через Дворцовый мост, вдоль фасада Адмиралтейства, и выходит к памятнику. Там он стоит некоторое время, а потом возвращается назад тем же маршрутом.

По утрам, когда он просыпается, ему кажется, что вчера она была здесь. Нет, не кажется.