Козел отпущения   ::   Дю Морье Дафна

Наше сходство вызвало в памяти те случаи, когда я неожиданно встречался в витрине магазина со своим отражением и оно казалось нелепой карикатурой на то, каким в своем тщеславии я видел сам себя. Это задевало, отрезвляло меня, обливало холодной водой мое эго, но у меня никогда при этом не ползали, как сейчас, по спине мурашки, не возникало желания повернуться и убежать.

Первым нарушил молчание мой двойник:

-- Вы, случаем, не дьявол?

-- Могу спросить вас о том же, -- ответил я.

-- Минутку...

Он взял меня за руку и подтолкнул ближе к стойке; хотя зеркало позади нее запотело и местами его заслоняли бутылки и стаканы и надо было искать себя среди множества других голов, на его поверхности ясно были видны наши отражения, -- мы стояли, неестественно вытянувшись, затаив дыхание, и со страхом всматривались в стекло, словно от того, что оно скажет, зависит сама наша жизнь. И в ответ видели не случайное внешнее сходство, которое тут же исчезнет из-за разного цвета глаз или волос, различия черт, выражения лица, роста или ширины плеч; нет, казалось, перед нами стоит один человек.

Он заговорил -- и даже интонации его были моими:

-- Я поставил себе за правило ничему не удивляться; нет причин делать из него исключения. Что будете пить?

Мне было все равно, на меня нашел столбняк. Он заказал две порции коньяка. Не сговариваясь мы подвинулись к дальнему концу стойки, где зеркало было не таким мутным, а толпа пассажиров не такой густой.

Словно актеры, изучающие свой грим, мы переводили глаза то на зеркало, то друг на друга. Он улыбнулся, я тоже; он нахмурился, я скопировал его, вернее, самого себя; он поправил галстук, я поправил галстук, и мы оба опрокинули в рот рюмки, чтобы посмотреть, как мы выглядим, когда пьем.

-- Вы богатый человек? -- спросил он.

-- Нет, -- сказал я. -- А что?

-- Мы могли бы разыграть номер в цирке или сколотить миллион в кабаре. Если ваш поезд еще не скоро, давайте выпьем еще.

Он повторил заказ. Никто не удивлялся нашему сходству.

-- Все думают, что вы -- мой близнец и приехали на станцию меня встретить, -- сказал он. -- Возможно, так и есть. Откуда вы?

-- Из Лондона, -- сказал я.

-- Что у вас там? Дела?

-- Нет, я там живу. И работаю.

-- Я спрашиваю: где вы родились? В какой части Франции?

Только тут я догадался, что он принял меня за соотечественника.

-- Я -- англичанин, -- сказал я, -- так вышло, что я серьезно изучал ваш язык.

Он поднял брови.

-- Примите мои поздравления, -- сказал он, -- я бы никогда не подумал, что вы -- иностранец. Что вы делаете в Ле-Мане?

Я объяснил, что у меня сейчас последние дни отпуска, и коротко описал свое путешествие. Сказал, что я -- историк и читаю в Англии лекции о его стране и ее прошлом.

Казалось, это его позабавило.

-- И таким способом зарабатываете на жизнь?

-- Да.

-- Невероятно, -- сказал он, протягивая мне сигарету.

-- Но здесь у вас есть немало историков, которые делают то же самое, -запротестовал я. -- По правде говоря, в вашей стране к образованию относятся куда серьезней, чем в Англии. Во Франции есть сотни преподавателей, читающих лекции по истории.

-- Естественно, -- сказал он, -- но все они французы и говорят о своей родине. Они не пересекают Ла-Манш, чтобы провести отпуск в Англии, а затем вернуться и читать о ней лекции. Я не понимаю, чем вас так заинтересовала наша страна. Вам хорошо платят?

-- Не особенно.

-- Вы женаты?

-- Нет, у меня нет семьи. Я живу один.

-- Счастливчик! -- воскликнул он и поднял рюмку. -- За вашу свободу, -сказал он. -- Да не будет ей конца!

-- А вы? -- спросил я.

-- Я? -- сказал он. -- О, меня вполне можно назвать семейным человеком. Весьма, весьма семейным, говоря по правде. Меня поймали давным-давно. И, должен признаться, вырваться мне не удалось ни разу. Разве что во время войны.

-- Вы бизнесмен? -- спросил я.

-- Владею кое-каким имуществом. Живу в тридцати километрах отсюда.