Морег   ::   Щербаков Владимир

Зачем они им? Для коллекции. Яйца красят в разные цвета. Об одной такой коллекции я рассказал Батурину: в ней было до семисот яиц редких и вымирающих птиц - настоящее кладбище, с точки зрения орнитолога. И когда орнитолог наблюдает птиц, лучше делать это с предосторожностями: если вас увидели у гнезда, то, вероятней всего, оно будет ограблено. Ведь профессиональные навыки специалиста по птицам оказывают пернатым в этом случае плохую услугу: простой коллекционер не скоро набредет сам на гнездо редкой птицы, а звук работающей кинокамеры привлекает внимание и как бы служит сигналом для браконьеров: живая редкость.

Я навсегда запомнил их расположение: три больших камня и внутри образованного ими треугольника - четыре камня поменьше. Неужели эти камни останутся здесь только для того, чтобы напоминать о прошлом, о Морег, о Мак-Грегоре, о людях, ушедших в небытие?

О чем они мечтали? Что они любили?..

Морег. Несколько звуков. Имя вызывает щемящее чувство утраты, а вечером в отеле подкрадывалась тоска: неужели смысл жизни в этом бесконечном повторении ситуаций и случайностей, в беге времени, более однообразном, чем жужжание веретена?

Мы не нашли этих камней. Что бы это значило?

Свернули с тропы, едва заметной, заросшей жесткой травой. Спустились почти к самой воде. Темное зеркало. Тихо.

Слышно, как он дышит.

Легкий, но резкий толчок. Поворачиваю голову. Батурин как завороженный смотрит в ту сторону, где мы искали только что камни дома Мак-Грегора.

Выше нас, справа, легко, непринужденно шла девушка.

На ней была серая юбка с тонкой, едва намеченной клеткой, светлая кофта, шотландский берет. Я видел ее в профиль, когда она поравнялась с нами: зеленые глаза, светлые брови, светлые волосы, юное пытливое лицо она словно всматривалась в даль, словно что-то искала.

Мы замерли. Я мог бы остановить ее, спросить, наконец, что она ищет. Я этого не сделал. Батурин тоже. Она прошла мимо, едва удостоив нас взглядом. Вероятно, двое мужчин, глазеющие на прохожих, не интересовали ее. Что же она искала?

Батурин, осторожно ступая, неуверенно пошел за ней. Я двинул следом. Нам стала видна ее правая рука, которой она словно придерживала край светлой кофты. Но только это вовсе не край нарядной кофты... Я увидел букет ослепительно ярких белых цветов. Молча мы шли за ней, и я пытался сосчитать, сколько же цветов было в ее руке. С короткого стебля упала, сверкнув, радужная капля воды. Тонкий и вместе с тем пряный запах заставил меня дышать глубже, я слышал, как стучало сердце. Пять, шесть... Еще шаг. Семь, восемь... Два шага за ней. Десять! Десять - столько цветов было в ее руке.

Похожие ситуации, похожие случаи. Жизнь повторяется, давая время оглянуться назад, одаривая возможностью заглянуть в завтра. Но есть дни... есть минуты! Никакая сила их действительно не вернет. Для меня они как промельк света. Ничего особенного, как ни странно. Просто мгновенное впечатление от освещенной стены дома детства, воспоминание о пасмурном дне и прозрачном ручье, где всплеснула рыбина, о дымно-багряном закате московского предместья. Так было, так будет, пока я жив.

* * *

Я оказался впереди Батурина. Ее и меня разделяло сначала примерно тридцать шагов, теперь я был ближе. Что-то остановило меня. Может, волшебство иссякнет, как родник, если я подойду к ней? Тогда после двух-трех банальных реплик мне придется повернуть к машине, которая дожидалась нас у обочины, скрытой кустарником.

Впереди - серо-голубой, залитый солнцем холм. Где-то там, на его склоне, три больших камня недавно образовывали треугольник, и в нем было еще четыре камня - скромная память о доме Мак-Грегора. Она шла туда...

На мое плечо легла рука. Батурин, не говоря ни слова, стоял рядом. Мы смотрели ей вслед.