Наследник волшебника   ::   Худ Дэниел

Сундук казался обычной укладкой, каких полным-полно в любом армейском обозе, но многие поговаривали, что там хранится больше сокровищ, чем во всех храмах города, вместе взятых.

Какое-то время Лайам разглядывал этот сундук, пытаясь представить, как выглядит сокрытое в нем богатство. Досужие языки упоминали не только о золоте и драгоценных камнях, но и о каких-то пергаментах с подробными планами рудников Лоустофта. В сознании Лайама возникли мрачные шахты, уходящие в глубь горных толщ.

Мимолетный солнечный луч скользнул по поверхности сундука, но не нашел, на чем задержаться, и перепрыгнул на звенья прикрепленной к стене цепи. Лайам рассеянно пробежался по ней взглядом. Цепь уходила вверх – к скобе, вделанной в каменный блок у основания купола, потом – к большому крюку, ввинченному в центральную часть свода, и наконец спускалась к металлической клетке.

Клетка, как и сундук, не являла собой ничего примечательного, разве что прутья ее были очень уж частыми, но Лайам обладал достаточно зорким зрением, чтобы разглядеть за ними силуэт какого-то существа. Лапы льва, широкие крылья, орлиный клюв.

“О боги, да это грифон! Где же они его раздобыли?”

Существо шевельнулось, пытаясь устроиться поудобнее. Цепь глухо звякнула, скрипнули перья, и Лайам нахмурился. Клетка была так тесна, что несчастная тварь не могла даже расправить крылья. Однажды Лайам уже видел грифона, только это было на севере, и крылатое существо не сидело в клетке, а привольно парило в воздухе. Лайам до сих пор помнил, как потрясло его это зрелище. Сейчас же в скудном освещении храма плененный грифон казался тускло-серым, словно отливка из свинца, и вызывал в нем острое чувство жалости. Лайам покачал головой и решил, что с него довольно.

– Я подожду снаружи, – шепнул он на ухо Кессиасу и повернулся, чтобы уйти.

– Погодите немного, – также шепотом отозвался эдил, хватая его за руку. Он строго посмотрел на Лайама. – Мы должны надлежащим образом выказать свое уважение к храму. И потом нам надо бы поблагодарить любезнейшего Эластра.

Эдил говорил о жреце, который провел их в храм и почти сразу куда-то ушел. Лайам так и не смог решить, что за этим кроется, – абсолютное пренебрежение или особого рода тактичность. Впрочем, он всегда плохо понимал жрецов.

Лайам кротко кивнул и вместе с Кессиасом преклонил перед алтарем колени. Однако головы он, в отличие от товарища, не склонил. Его взгляд был прикован к клетке с грифоном. Через несколько томительно долгих секунд Лайам почувствовал, что страшно устал. Ему стало казаться, что эдил никогда не сдвинется с места.

Когда Кессиас в конце концов решил, что пора вставать, Лайам опередил его и, вскочив на ноги, поспешил к выходу, предоставив эдилу в одиночестве разыскивать и благодарить то ли очень тактичного, то ли не слишком-то вежливого жреца.

В тупике, образованном стеной, окружающей храм Раздора, и фасадами двух остальных святилищ, было холодно, и шальные порывы ветра, загнанные в теснину, сражались друг с другом, носясь вокруг отключенного на время зимы фонтана. Лайам остановился на ступенях каменной лестницы и поплотнее закутался в плащ.

Улица выглядела пустынной, но от храма Раздора доносились резкие звуки. Казалось, во внутреннем его дворике кто-то в грубой форме отдает какие-то приказания. Сам храм очертаниями напоминал рыцарский замок.

Здание, стоявшее по левую руку, было окутано безмолвием, и воображение Лайама тут же сочло это безмолвие зловещим. Там поклонялись Лаомедону, владыке смерти и серых земель. Ходили слухи – куда более древние, чем сплетни о богатствах богини Беллоны, – будто в этом храме хранится книга, в которой записано точное время смерти каждого человека. Лайам поежился.