Неформашки   ::   Абрамов Сергей Александрович

Их легион! И не только в начальственных креслах, но и у станков, у кульманов, за рулем, за партой. Что я перечислял? Везде… Отвыкли у нас по-настоящему работать. Отучили. Охоту отбили.

– Ну, хорошо, ладно. Сколько вас здесь – понимающих? Сто? Пятьсот? Тысяча?.. Ну, будете вы работать на совесть, а у остальных, у неформашек от станка с кульманом, от этого своя совесть проснется? Слабо верится, товарищ Илья.

– Сначала нас было сто. Потом пятьсот. Потом тысяча. Потом… – он глянул в толпу, край которой пропадал в полумгле, и, казалось, не было конца у этого зала-склада. Как там у фантастов: переход в четвертое измерение… – Не станет остальных, Андрей Николаевич. Вымрут. Как мамонты.

А ведь он мои слова повторил, подумал Умнов. Те, что я Василь Денисычу бросил. Выходит, и я так считаю?..

– Ладно, – почти сдался Умнов, – пусть. Все работают на совесть, Неформашки от стыда перековались, а те, кто не захотел, ушел, отощал с голодухи, вымер, как мамонты. А Отцы города опять – на коне. Их парадные отчеты стали – ах! – реальными. Их доклады – ой! – деловыми. Их ордена – заслуженными. Так?

– Кто ж о деле кричит? – усмехнулся Илья. – Дело – оно молчаливо. Оно слов боится. А Отцы города только и умеют, что слова рожать. Кому они нужны будут – мертворожденные? – вдруг застеснялся, добавил: – Вы извините за пафос, но уж тема больно… – Умолк.

Странная штука: Илья метил в Василь Денисыча, а ненароком попал в Умнова.

– Моя работа – одни слова, – с горечью сказал Умнов. – Выходит, и мне на свалку?.. Зачем я вам понадобился? Экономики не знаю, в политике – профан. И на кой хрен мои нравственные статейки, если все кругом станут высоконравственными, порядочными, морально чистоплотными?.. Куда мне деваться? На завод двойных колясок? Разнорабочим?..

– Видимо, вы не понимаете. Или притворяетесь, Андрей Николаевич. Идет война. Если хотите, не на жизнь, а на смерть. Мы и они. Пусть нас больше, но они позиций сдавать не собираются. Вы наш город видели. Красиво? Все кругом перестроились – загляденье!.. Нет, милый Андрей Николаевич, война будет долгой. Очень долгой. Нынешнее поколение советских людей коммунизма, пардон, не дождалось. Не обломилось обещанное. И следующие не скоро дождутся, пока война. А на войне без комиссара плохо, если она – за идею. У нас отличная идея, Андрей Николаевич, и нам нужны отличные комиссары. Вы. Может быть, я. Если сумею, если талантишка хватит… Нравственность – штука абстрактная, ее не пощупать, не взвесить. А без нее любая идея – мертва… – Илья замолчал.

И Умнов молчал, переваривал услышанное.

И молчали люди, пришедшие посмотреть на Умнова. Только посмотреть? Тысяча, две тысячи, три – сколько их здесь? – ради одного Умнова?.. Выходит, что так, понял Умнов. Потому что в войне дорог каждый союзник. Тем более – комиссар.

Кстати, и Василь Денисыч от него союзничества требовал…

– Что же мне делать? – тоскливо спросил Умнов. – Сдаться властям? Перебраться в Краснокитежск? Подсидеть Качуринера?

– Помилуйте, Андрей Николаевич, вы же сами себе противоречите. Кто утверждал: нет никакого Краснокитежска? На карте не обозначен… Не обозначен, верно, карта не врет. Но ведь вы и другую карту видели – в кабинете Василь Денисыча. Не стало страшно, а?.. Вот что. Ноги в руки, садитесь в свой «Жигуленок», газуйте отсюда. У вас свое место есть. Надеюсь, поняли: нужное. Вот и работайте, как совесть подскажет. Только помните: нас много. И будет больше. И когда вы через год, через пять лет, через десять проедете по нашей трассе и никакого неозначенного Краснокитежска не увидите, тогда знайте: мы победили. А значит, и вы… – Илья взял Умнова под руку. – Все, Андрей Николаевич. Пора.

– Как пора? Куда? – разволновался Умнов.