Нопэрапон   ::   Олди Генри Лайон

Сквозь бумажные стены робко пробивался светлый дар полнолуния; юноша наскоро сбросил сандалии и шагнул в гостиную, раздвинув шторы из бамбуковых планок и хрустящего, туго натянутого полотна.

— Тамура-сан! Это я, Мотоеси… вы меня помните?… Меня…

Ступня, обутая в шерстяной носок, подвернулась, угодив в липкую лужицу. Падая, юноша весь сжался, предчувствуя страшный удар затылком, но удара не последовало. Вместо этого затылок безболезненно ткнулся в нечто мягкое, теплое, подавшееся в сторону от толчка.

Мгновением позже Мотоеси вскочил как ужаленный, весь в холодном поту. Да и кого не подбросит с пола, если рука вдруг нащупает человеческое

лицо?!

Огниво, до того спрятанное в поясе, искрило, трут никак не хотел тлеть, бессмысленно дымя; но вот наконец усилия юноши увенчались успехом. Ему повезло: в центре гостиной, прямо в полу, была укреплена маленькая жаровенка

— над такой вечно мерзнущие старики греют озябшие руки. Лето, осень… не все ли равно? Когда кровь начинает стынуть в жилах, подчиняясь велению прожитых лет…

В жаровне оказалась кучка лучин и горсть трухи (видимо, для скорейшей растопки), так что огонь вспыхнул быстро. Тень юноши на светлой стене внезапно выросла до самого потолка и почти сразу сжалась, забилась в угол, превратилась в испуганный комок мрака.

У опрокинутой вазы с узким горлышком бесформенной грудой тряпья лежал Тамура-сэнсей, мастер масок.

Мертвый.

Никаких видимых повреждений на теле мастера не наблюдалось; да и липкая лужица, что заставила Мотоеси поскользнуться… Нет, не кровь. Просто в смертный час престарелый мастер по-детски опростался, утратив власть над телом. Но синюшный цвет лица, распахнутый в беззвучном крике рот, выкаченные глаза ясно говорили: смерть пришла не тихой гостьей.

Рядом с покойником валялся раскрытый футляр для маски.

Верхняя половина футляра треснула, как если бы на нее в спешке наступили ногой.

В страхе Мотоеси сжался, тесно обхватил руками колени, едва не выбив себе глаз рукоятью меча. Почему-то в сознании пойманной в кулак мухой билась одна-единстве иная мысль: «Что я скажу отцу?! Что я… скажу… что?!» Юноша зажмурился, пытаясь отрешиться от ужасной сцены, но перед внутренним взором неожиданно встала веранда, залитая лунным светом, хрупкая фигурка в ватном кимоно… «Нет… не спит… да, молодой господин…» — вот жена мастера торопливо удаляется, взбирается по склону…

Что не так?!

Что неправильно?!

Словно яркий свет вспыхнул в душе Мотоеси, забираясь в самые потаенные уголки. Причина смутного беспокойства, боясь освещения, мышью выскочила на открытое пространство, заметалась, ища спасительной темноты… Походка! Походка старой женщины! В прошлый приезд юноша отчаянно бился над тонкостями амплуа «старухи», насилуя собственное естество, ежеминутно напоминая себе слова отца:

— Ежели просто согнуть спину и колени да вдобавок сгорбиться, то начисто утратишь весь цветок таланта. В общем-то, наружность и поведение старого человека якобы и должны быть старческими, но человека преклонных лет должно играть в молодой манере — ибо в сердце всякого старика всегда живет стремление любое дело делать по-молодому! И только отставание от ритма есть выражение невозможности — из-за отсутствия телесной силы! — воплотить сие стремление…

Походка жены мастера масок, женщины весьма пожилой, была подобна сценической походке юноши в те дни, когда отец бранил его за внешнее сходство при отсутствии истинной сути!

Но лицо?! — знакомое, памятное…

Но походка?! — лживая, притворная…

— Стойте!

Едва не растоптав и без того пострадавший футляр, Мотоеси вихрем вылетел на веранду.

— Стойте, донна-сама! Подождите!

Тщетно.

Эхо, бестолково заметавшееся над холмом Трех Криптомерий, было ему ответом.

Напрягая все силы, юноша помчался прочь от страшного дома — топча росную траву, вверх, по склону… мимо рощи магнолий…

Исчез.