Оболочка разума   ::   Тарасов Андрей

 – Так быстро?

– А чего тянуть? – ничуть не удивился артиллерист. – У него это как на ротаторе. Потому что способ знает. Этот летчик сущий дуремар был, как говорится, Квазиморда. Хоть и геройский человек. Разбился в самолете, лицо всмятку. Никто не мог выправить, мать родная не признала, жена отказалась. Ну никуда ходу нет. А наш взялся. Новую рожу смастрячил, ты понял? Вот он в День Победы вернулся благодарность объявлять. Я лично прочитал.

– А у вас нет газеты? – осторожно спросил доктор Рыжиков.

– Не, я на верстке читал, по металлу. Навыворотку, ты так не сладишь. Вот он где-нибудь здесь небось, на трибуне. Почетный гость, герой. Придет же искать доктора среди нашего брата… Он его людям и покажет.

Доктор Рыжиков сперва вытянул шею, силясь разглядеть стоявших на трибуне, потом втянул ее, как бы сам прячась.

– Теперь не спи, – подбодрил бомбардир. – Он как его узнает, встреча начнется. Я это очень уважаю… Смотри, начинается!

– Товарищи ветераны, фронтовики! – Густой и сочный голос с характерным прихрипом от многих сотен военных команд пронесся над орденами и медалями, над нежной майской зеленью, над мирными крышами, над затаившим дыхание городом. – Боевые друзья! Городской совет ветеранов от всей души рад приветствовать славных ветеранов в честь ваших славных подвигов, совершенных в честь…

Видит добрый майский бог, что председатель митинга немного запутался в славных ветеранах и славных подвигах и некоторое время потратил на то, чтобы с честью продвинуться дальше. Но ветеранам всегда больше нравилась задушевная речь, чем казенное чтение по бумажке, поэтому они одобрительно заурчали. Кроме, наверное, артиллериста.

– Опять небось про Кенигсберг ни слова! – ревниво опередил он ход событий, не в первый раз слушая это вступление. – Про Берлин и Прагу всегда скажет, а Кенигсберга как не было. Вот увидишь! Сам-то где кончил?

– Под Веной, – сказал доктор Рыжиков. – У нас и дивизия Венская. И корпус…

– Значит, не в Кенигсберге… – немного разочаровался в нем сосед, многих, наверное, меривший Кенигсбергом. – Но где-то я твоего усатого видел. Где-то видел… Это уж как заело, если вспомнить не могу… Кто же из них летчик-то будет? Может, хоть он под Кенигсбергом был? Ты как думаешь? Или опять спишь?

Теперь-то доктор Рыжиков точно не спал. Теперь он искал летчика среди почетных гостей на трибуне, но делал это так, чтобы самому не попасть на глаза.

Он искал летчика, но не мог найти, потому, что никогда его не видел. Тут многие бы удивились – разве можно чуть не год смотреть на человека и не видеть его… Но доктор Рыжиков был прав – он никогда не видел летчика в его окончательном виде. И кто из людей на трибуне, за спиной председателя, есть больной Туркутюков, решить пока не мог.

Строго говоря, все почетные гости там выглядели вполне здоровыми. Просто в привычке врачей даже давно здоровых спустя многие годы называть «больными». «Вчера видел больного Сидорова». Хотя Сидоров, здоровей всех здоровых, нес на спине бельевой шкаф. Или: «Завтра хоронят больного Васильева». Хотя какой же изверг решится хоронить больного…

– А сны тебе про войну снятся? – осведомился вдруг артиллерист.

– Сны? – Это был новый поворот. – Сны – нет… Один сон.

– Один?! – Артиллерист очень заинтересовался соседом. – Смотри ты, случай! И мне один. Сколько всего намолотило, а выходит – только один. И то…

По лицу пробежала кривая усмешка привычной застарелой боли, и он осекся. Доктор Рыжиков посмотрел повнимательней – как всегда, когда замечал признак боли.

– Что снится-то? спросил артиллерист как собрат у собрата. – Веселое или дурное? Может, тебе хоть повезло? А то у меня хорошо начинается, но конец в хвост вылазит.