Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок   ::   Тихомиров Валерий

Организм без важнейших составных частей бытия пошел вразнос и к прибытию на зону достиг глубокого шока. Жадобы на несправедливость кары не помогли. Как выяснилось, все окружающие сидели «ни за что». Тогда в поисках утраченного счастья Потрошилов стал пить все.

Как интеллигента в шестом поколении на зоне его приставили к мытью окон штаба. В первую очередь он употребил стеклоочиститель «Секунда». Окна кабинета начальника лагеря в штабном домике остались мутными. А кожа Потрошилова приобрела нежно-фиолетовый оттенок. Невзирая на окрас, он принялся соблазнять бухгалтера зоны, прапорщика Ступину. Та, плюнув на пенсионный возраст, накрасила губы и покорно обнажила впалую грудь. Замполит лагеря, случайно узрев эту порнографию, снял Степана Степановича с …интеллектуальной работы. За «потерю самосознания и человеческого облика».

Следующим этапом карьеры стала столовая. Шеф-повар Мама Люся была родом с Лиговки. Пожалев земляка из далекого Питера, она пристроила его к кухне. В знак огромной, нечеловеческой благодарности Степан Степанович выжрал ведро забродившего компота. И Мама Люся пала жертвой его полового безумства. Почти. Две огромные груди, похожие на астраханские арбузы средней степени спелости, уже легли на колоду для рубки мяса. Уже лучились похотью наивные голубые глаза коварного соблазнителя… И тут компот сказал сексу решительное «Нет!». Глаза Потрошилова выкатились из орбит. Бюст закатился обратно в халат. Вместо работы в столовой половой террорист с жутким поносом очутился в лазарете.

Начальник медчасти зоны носил гордое звание фельдшер. И не менее гордую фамилию Тютько. От нового пациента фельдшер Тютько получил огромное наслаждение. Хлипкий медицинский сарайчик содрогался от потрошиловских извержений две недели. Все это время начмед находился поблизости.

— О, слышь, як гадит! — радостно комментировал он взрывы из лазаретного туалета. — Мабудь, усе порушит, и мене на пенсию уволють…

Как только Потрошилов пришел в себя, он унюхал спирт и медсестру Галину Мефодьевну. Взгляд его недвусмысленно загорелся. И то и другое принадлежало Тютько.

— Тильки для сэбэ! — по-хорошему предупредил фельдшер.

Степан Степанович не поверил. Из лазарета его вышвырнули. Начмед был «з Украйны». Поэтому негуманно пинал интеллигента ногами за покушение на чужую собственность.

После столкновения с медициной Потрошилов окончательно утратил веру в гуманизм. Зато приобрел бутыль с зеленкой. Которую и употребил, не успев отойти нескольких метров от медпункта. За ближайший углом. В барак он ввалился зеленым, икающим и счастливым.

Степан Степанович был назначен «коровой» сразу. Даже мычал он после литра раствора зеленки соответственно. А уж комплекция его просто навевала мысли о говядине. Моченый плотоядно кивнул:

— Берем! Зеленкой пропитался — стерильный, значит. Дольше сохранится.

Находку ознаменовали нанесением татуировок на животы. В фигурных скобках, жутко напоминающих рога, у пахана синела цифра «три». У Гниды появилась единица.

На следующий день Потрошилова отмыли, как смогли. Зеленка въелась в щеки и губы намертво. Потом в него влили два литра браги и объяснили историческую роль интеллигенции в судьбе Моченого. Правда, он сразу все забыл. Но на груди осталась татуировка в виде вымени. А в душе поселилось неясное чувство гордости.

* * *



Утро застало побег в затихающей фазе. Тундра лежала впереди, позади и по бокам. Толя в снегоходах брел первым, протаптывая дорогу. Коля вез Потрошилова на санках. Сам Степан Степанович идти не мог ввиду отсутствия равновесия. Даже чувство огромной ответственности за возложенную на него высокую миссию не помогало.

Моченый прищурился на солнце и понюхал ветер.