Око Силы. Вторая трилогия. 1937 -1938 годы   ::   Валентинов Андрей

Василий Ксенофонтович поглядел в указанном направлении и пожал плечами, вновь чуть было не лишившись полотенца:

– Ну, я вас не понимаю! По сравнению с Карадагом...

– По-моему, это очевидно, – на этот раз крепыш не замедлил с ответом. – Карадаг, он слишком... лакированный. А там, в этих серых холмах, что-то есть. Тускула...

Странное слово прервало на минуту беззаботный разговор. Альбинос покачал головой и ответил совсем другим тоном – серьезным, даже суровым:

– Да, похоже. Во всяком случае, если верить фотографиям. Только там холмы черные.

– Черные...

Арвид еще раз взглянул на далекие горы, и по его бесстрастному лицу скользнула легкая, еле заметная усмешка. Его собеседник тоже усмехнулся, но уже широко и беззаботно.

– И все-таки вы не правы. Карадаг – не лакированная картинка. Недаром гражданин Волошин не мог без него жить. А у покойного, я вам скажу, было чутье!..

Арвид наконец соизволил бросить беглый взгляд на Черную гору.

– Может быть... Вы с ним, с Волошиным, здесь познакомились?

Василий Ксенофонтович охотно кивнул и вновь улыбнулся, словно это воспоминание доставило ему явное удовольствие.

– Как раз десять лет назад. Я пришел к нему с тетрадкой стихов. Так сказать, к мэтру.

– Сами писали?

Вопрос, явно не очень почтительный, заставил альбиноса возмущенно взмахнуть рукой, но тон, которым он отреагировал, был совсем иным – спокойным и наставительным:

– Естественно, сам... Арвид, дорогой, такие, как Волошин – это вам не одуревшие от ненависти беглые врангелевцы. Поймите, это был интеллектуал, умница, с такими можно работать только в полную силу! Я писал эти стихи два месяца. Он же должен был мне поверить. Такие мастера чувствуют неискренность за версту!

– Тогда не понимаю, – крепыш чуть дернул щекой и недобро сощурился. – Чтоб Волошин вам поверил, вы должны были оплакивать матушку-России и ругать большевиков...

– Да нет же!

Василий Ксенофонтович даже привстал. От волнения акцент в его речи стал более заметен, и даже вновь упавшее с плеч полотенце оставило альбиноса равнодушным:

– Если бы я, дорогой Арвид, написал нечто подобное, он бы понял, что я лгу. Я писал о том, во что верил...

– О мировой коммуне? О Красной Армии?

– Да! Таким, как он, важно не содержание, а искренность, поймите!.. Арвид, там, где вы бываете, вам придется беседовать с такими, как Волошин. Не ошибитесь! Их не провести, это вам не генерал Тургул и не атаман Семенов. Волошину понравились мои стихи, он даже предложил кое-что отправить в какой-то журнал...

– Но это не входило в план операции, – вновь криво усмехнулся крепыш.

– ...Да, это не входило в план операции. Но главное – он мне поверил. А дальше все было достаточно просто.

– Почему же его не взяли?

– Из оперативных соображений, – Василий Ксенофонтович наконец-то вспомнил об упавшем полотенце и заботливо водрузил его на место:

– Сам он был уже не опасен. А вот вокруг него увивались некоторые весьма любопытные личности. Впрочем, проживи Волошин еще годик, ему бы вспомнили кое-что. Хотя бы стихи о крымской чистке.

Усмешка исчезла с лица Арвида, губы сжались в узкую полоску.

– Да, помню... Но ведь он писал правду? Ведь это было?

– Было... – ответ прозвучал глухо, словно отдаленное эхо.

– Говорят, тогда погибло больше сотни тысяч... Или это было нужно революции?

– Это было нужно революции... – вновь отозвалось эхо.

Разговор опять прервался. Арвид по-прежнему смотрел на пологие склоны серых холмов. Василий Ксенофонтович курил, то и дело бросая на своего молодого собеседника короткий внимательный взгляд.

– Как вам японцы?

Вопрос прозвучал неожиданно, но крепыш даже не стал отвечать, ограничившись легким движением плеч.

– Но все-таки... – альбинос не отставал и даже подсел поближе.