Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж (фрагмент)   ::   Олди Генри Лайон

Некогда мне разлеживаться! - Остынь, Танюха. Полежи до завтра, расслабься. Мало ли... Не сдохнет твой Жорик с "Алясками"! Я Анне Ильиничне позвоню, скажу: пусть в ателье сообщит. - Что вы здесь делаете? Кто вас сюда пустил? Больную нельзя беспокоить, у нее предполагается сотрясение мозга! Немедленно покиньте палату! Ага, мою Таньку побеспокоишь! Она сама кого угодно побеспокоит... Усатый айболит тянет меня за хлястик: - Я кому говорю?! - Прошу прощения, - чуть не ляпнул: "Прощения просим, благородный дон!" Я брат... э-э-э... сотрясенной. Мне позвонили, я сразу примчался...

Усы айболита теряют воинственность. - Тем не менее, я все же попрошу вас покинуть палату. - Да-да, конечно. Пока, Таня. Выздоравливай! "Сестрица Аленушка" театрально охает, притворяясь мученицей. За что и любим, стрекозу. - Простите, вы ее лечащий врач? - Да. - Как вас зовут? - Генрих Константинович.

- Генрих Константинович, можно вас буквально на пару минут? Вы понимаете, у нее в детстве была травма головы... За дверью палаты, угорев от смеха, хрюкают "девочки".

* * *

Анне Ильиничне я позвонил с мобильника, прямо из такси. Чудо-заклинание "Я с сотового!" действует на Танькину свекровь безотказно. Слово "сотовый" ассоциируется у нее со словом "мёд", тот в свою очередь тянет за собой "рынок" и "драть три шкуры", а дальше цепочка достраивается до "оплата разговора". Такие ассоциации Анна Ильинична уважает. Местами даже благоговеет. Посему отделался я от говорливой свекрухи быстро. Утешил, ободрил и откланялся. - Приехали, шеф. Хлопнув дверцей, выхожу в туман, мутный, как буряковый самогон. У подъезда топталась "сладкая парочка": знаменитый меж гражданами бомж Горец и его закадычный дружбан, спившийся котельщик Федор Михалыч. На вид - два сапога, одинаковых с лица. "Я, красавица, не сексуальный маньяк, а алкаш-собеседник!" Но если котельщик ничем, кроме имени-отчества, примечателен не был, то Горец свое прозвище оправдывал со старательностью идиота. Однажды его пустили погреться на сеанс в видеозал ("точку" все равно на днях закрывали за неуплату аренды), и фильм с Кристофером Ламбертом потряс беднягу до основанья. Бомж уверовал и проникся, при каждом удобном случае пересказывая сюжет всем желающим. Вплоть до собак и кошек. В его пересказе средненький "холливуд" делался эпосом древности: там царил гений, парадоксов друг. Особенно мне запомнился взрыв АТС, когда в бессмертного Ламберта, наполняя энергией, вместо молний лупили обрывки чужих разговоров. Я прям-таки обзавидовался фантазии Горца. Также бомж полюбил орать по поводу и без: "Остаться должен только один!" Здесь крылся тайный смысл, ибо неуязвимость бомжа была подстать его кинокумиру. Дважды горел в им же устроенных пожарах, попадал под грузовик-мусоросборник, огребал тяжелыми предметами по голове, страдал в зубах ротвейлеров с питбулями, травился дустом и крысиным ядом, на спор залпом выпил бутылку метанола... И всякий раз не просто оставался жив: несокрушимость его здоровья вошла в список легенд нашего района. Даже участковый Поросюк, редкой души мент, при встрече с бомжем ласково ронял: "Когда ж ты сдохнешь, падлюка?" "Падлюка" безнадежно икала, разводя руками. - Ы-ы-ы, Володя... - сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой, свисали с балконов: их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки. Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда. - Мы тово... погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если чево, и налить можем... Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть ближе к народу.