Останки человеческого   ::   Баркер Клайв

Эта женщина вечно трещала без умолку только для того, чтобы скрыть патологический страх.

А вот и надгробие, которое он искал. И в самом деле: из урны, стоящей на зеленом мраморном щебне, торчали свежие цветы. Этот старый пердун полеживал тут и любовался видом, не оставаясь при этом без внимания. Видимо, кто-то – наверное, сестра – приходил сюда в поисках утешения. Гэвин провел пальцами по надписи. Имя и дата: какая пошлость. Ничего особенного. Хотя именно так и должно было быть: ведь и сам отец не отличался ничем особенным.

Гэвин вглядывался в камень, и вырезанные на гладкой поверхности слова стали переливаться через край. Ему показалось, будто отец, свесив ноги, сидит на краю могилы, откидывая волосы рукой на сверкающую лысину и притворяясь, по своему обыкновению, будто ему есть дело.

– Ну, и что скажешь?

Отец был не слишком впечатлен.

– Пустышка, верно? – признался Гэвин. Ты сам сказал, сынок.

– Зато я всегда был осторожен, как ты меня учил. Никаких внебрачных детей, которые будут потом меня разыскивать.

Чертовски рад.

– Да и что бы они во мне нашли, верно?

Отец высморкался и трижды утер нос. Сперва слева направо, потом опять слева направо и наконец справа налево. Совсем не изменился. А потом он тихонько улизнул.

– Хрен старый.

Игрушечный поезд, проносящийся мимо, издал протяжный гудок, и Гэвин отвел взгляд от могилы. В двух ярдах от него неподвижно стоял он сам – собственной персоной. На нем была та же одежда, что и неделю назад, когда он покинул квартиру. От постоянной носки она измялась и потерлась. Но тело! О, это тело словно светилось изнутри, оно было прекраснее, чем его собственное, даже в лучшие времена. Оно почти сияло в блеклом моросящем свете; и слезы, покрывавшие щеки двойника, только придавали выразительности его чертам.

– Что случилось? – спросил Гэвин.

– Не могу удержаться от слез, когда прихожу сюда, – перешагивая через могильные холмики, оно направилось к Гэвину, с шорохом ступая по гравию и бесшумно – по траве. Так похоже на реальность.

– Ты уже бывал здесь?

– Конечно, множество раз, все эти годы…

«Все эти годы»? Что оно хочет сказать, «все эти годы»? Неужели оно оплакивало здесь свои жертвы?

И будто в ответ:

– Я навещаю отца. Два, иногда три раза в год.

– Но он не твой отец, – возмутился Гэвин, которого эта ложь почти позабавила, – а мой.

– Я не вижу слез на твоем лице, – возразил двойник.

– Зато я чувствую…

– Ничего ты не чувствуешь, – сказало ему его собственное лицо. – Говоря откровенно, ты не чувствуешь ровным счетом ничего.

И это была правда.

– В то время как я… – и тут слезы у двойника полились ручьем, потекло из носа, – я буду скучать по нему до самой смерти.

Существо явно играло, иначе и не могло быть, но почему же тогда в глазах его светилось такое горе и почему его черты так уродливо искажались, когда оно плакало? Гэвин редко давал волю слезам: ему казалось, что, плача, он выглядит глупо и беззащитно. Но двойник его даже радовался слезам, гордился ими. Для него это был момент триумфа.

Но даже теперь, понимая, что двойник обскакал его, Гэвин не испытал ничего, даже отдаленно напоминающее горе.

– Ради бога, – сказал он, – если хочешь, истекай тут соплями. Мне не жалко.

Но существо, казалось, не слышало.

– Ну почему это так больно? – вопросило оно после некоторого молчания. – Почему именно чувство потери делает меня человеком?

Гэвин пожал плечами. Что может он знать о великом искусстве быть человеком? Существо утерло нос рукавом, всхлипнуло и попыталось улыбнуться сквозь слезы.

– Прости, – сказало оно, – я веду себя по-идиотски. Извини, пожалуйста.

Оно глубоко вздохнуло, стараясь взять себя в руки.

– Все в порядке, – ответил Гэвин.