Панорама времен   ::   Бенфорд Грегори

«…за исследования в области ядерно-магнитного резонанса, которые дали совершенно невероятный эффект…»

Гордон припомнил, что Эйнштейн получил свою Нобелевскую премию в 1921 году за фотоэлектрический эффект, который в то время казался совершенно безопасным, а не за все еще подвергаемую сомнению теорию относительности. Да, он теперь в хорошей компании.

«…который, как он показал серией определенных экспериментов в 1962 и в 1963 годах, мог быть получен только благодаря существованию совершенно новой частицы. Эта странная частица, тах.., тах…»

Президент запнулся. В зале послышались веселые смешки. Что-то возникло в памяти Гордона, и он опять стал рассматривать лица.

«…тахион, способна перемещаться быстрее света. Этот факт говорит о том, что…»

Тугой узел волос, приподнятый высокомерный подбородок, темный костюм… Она пришла, чтобы увидеть своего сына в этот исторический миг.

«…эти частицы могут самостоятельно путешествовать против течения времени. Данное утверждение фундаментально важно для многих областей современной науки, начиная с космологии и до…»

Гордон приподнялся, сжав кулаки. Она светилась от гордости, повернувшись к трибуне.

«…до субъядерных частиц. Это действительно явление огромной…»

Но она умерла в Беллвью раньше, чем он успел ее повидать, в лихорадке дней и месяцев 1963 года.

«…важности, отражающее все усиливающиеся связи…»

Женщина в третьем ряду напоминала стареющую секретаршу, которую пригласили посмотреть на президента. И все-таки что-то в ее настороженном взгляде… Зал поплыл, свет разбился на островки.

«…между микроскопическими и макроскопическими явлениями, тема, которая…»

Мокрые щеки. Затуманенным взглядом Гордон смотрел на долговязую фигуру президента, который теперь виделся ему каким-то темным пятном за барьером из ярких огней прожекторов. А за ним не менее реально он видел призраки ученых из Кембриджа, каждый из которых представлял фигуру определенных очертаний, знакомую, но не распознаваемую полностью. Теперь эти смутные фигуры исчезали где-то вдали, повинуясь своему предназначению, так же как он, Рамсей, Марша, Лакин, Пенни. Всего лишь контуры, прозрачные для света прожекторов. Казалось, что они застыли на месте, а менялась лишь обстановка вокруг них. Время и пространство выступали игроками. Прошлое и будущее переплелись, годы не бежали в одном направлении. По своим законам вращались случайностные замкнутые витки. Ландшафт времени вздымался волнами, разгибался и сжимался — грозный и великий зверь темного моря.

Президент наконец закончил. Гордон встал и на деревянных ногах пошел к трибуне.

«Премия имени Энрико Ферми за…»

Цитата на значке расплывалась перед глазами. Перед ним вставали лица, на него смотрели глаза. Яркий свет слепил.

Гордон начал говорить.

Он видел столпившихся людей и думал о волнах, которые проходили сквозь них, разбиваясь в белую пену, — маленькие фигуры смутно чувствовали их как парадокс, как загадку и погружались в течение времени, не осознавая своих ощущений. Они держались привычных представлений о прошлом и будущем, о движении вперед, о начале, связанном с рождением, и о неизбежной для всех смерти. Слова застревали у него в горле, но он продолжал, думая о Маркхеме и о своей матери, о человечестве, которое никогда не оставляло своих надежд, и о странностях людского бытия, о последней человеческой иллюзии относительно того, что как бы ни проходила их жизнь, всегда продолжает биться пульс новых времен и событий, — иллюзии, что впереди еще целая вечность.