Любвеобильный джек-пот   ::   Романова Галина Владимировна

Хорошо, что Гольцову приспичило сегодня прослыть проницательным. Он догадливо улыбнулся ей теперь уже одними губами и договорил за нее:

– А вам непременно нужно явиться туда с сопровождающим, так?

– Так! – выдохнула Лия с облегчением.

– А вам никто, кроме меня, не приходит на ум, так?

– Совершенно точно! Кофе еще будете?..

И она вскочила с места и заметалась между столом и кофеваркой, вдруг испугавшись того, что он сейчас откажет. А что? Он ведь может ей отказать. Сослаться на занятость, к примеру. Или промычать что-нибудь нечленораздельное типа: ну что вы, я не могу. Или: разве я могу, что вы.

– Кофе? – Гольцов глянул на нее с заметным недоумением. – Нет, спасибо, кофе не нужно. А насчет дня рождения...

Лия встала как вкопанная с его чашкой и кофейником в руках. И уставилась на него как малолетка на старшеклассника, прослывшего школьной гордостью и красавцем.

Глупость, конечно, несусветная, но ей вдруг показалось, что от его ответа многое зависит. Если он вот сейчас согласится, то, может быть, что-то и изменится в ее такой правильной, рациональной, а по сути своей такой нелепой жизни. А если откажет... Если откажет, снова придется ломать голову над тем, как быть дальше. Ну хотя бы вот даже по поводу кавалера на завтрашний вечер.

– Я согласен пойти с вами, Лия... Можно без отчества?

Было видно – Гольцову согласие давалось нелегко, что-то глубоко внутри него противилось, предостерегало. И идти наперекор этому ему было очень трудно. Может, не нужно было ей его никуда вытаскивать? Может, и стоило пойти на поводу у его осторожности, взращенной за минувший год до колоссальных размеров. Лия ничего не сделала в этом направлении. Она просто непривычно по-женски обрадовалась, тут же начав перебирать в уме, в чем завтра пойдет к Светке.

А Гольцов...

Гольцов снова все про нее понял, вот ведь выучила его жизнь, только удивляться и осталось. Он осторожно спрятал улыбку за ресницами. Задал ей несколько вопросов относительно времени и покупки подарка и, галантно приложившись к ее руке, ушел к себе.

Он ушел, а Лия, оглядевшись, вдруг удивилась странному ощущению пустоты, воцарившейся на ее кухне с его уходом. После Мишани всегда небывалая легкость ощущалась, будто груз с плеч свалила небывалой, неподъемной просто тяжести, а здесь все наоборот. И мысль вдруг мелькнула интересная, что мог бы и остаться. И одергивать себя Лия тут же принялась: остановись и мечтам не предавайся, и не выдумай себе ничего, и не изменилось ничего вовсе, а все равно...

Все равно мечталось и выдумывалось, и вспоминалось еще. Плечи, руки, глаза. Глазам она все же отдала особое предпочтение. Хорошие они у него были, не злые. Тоски на пропасть целую, тоски и одиночества, а вот злости, подлости... Не было этого.

Ишь ты, какой незамысловатый сюжетик закручивается. Он... Она... Что жили по соседству и не думали никогда и не гадали, а судьба распорядилась...

Тщательно вымыв кофейник, чашки и протерев стол специальной салфеткой, Лия выключила свет в кухне и подошла к окну.

За окном распласталась ночь. Низкое сентябрьское небо вольготно улеглось на редких антеннах многоэтажек. Звезды яркими прорехами зияли так низко, что казалось, их можно потрогать. И еще столкнуть одну из них щелчком, и желание успеть загадать, пока звезда улетит за дальнюю линию горизонта. Такое странное желание, от которого сладко щемит сердце и глаза зажмурить хочется.

Блажь все это! Ох, и блажь...

Лия вздохнула, отталкиваясь от низкого подоконника. И пошла стелить постель, ворча себе под нос, будто старуха древняя.

Насочиняла, глупая, семь верст до небес и все лесом! Поверилось ей! Понравилось! И как говорит, и как улыбается, и как смотрит. И про глаза еще, да! Про глаза его тьму-тьмущую насочиняла. И добрые-то, и всякие разные.