Песня зверя   ::   Берг Кэрол

Засиженное мухами окно, которое летом не открыть и зимой не закрыть и которое с роковой неизбежностью выходит на помойку. Видавший виды стол, на котором едят, пишут и играют в карты. Изрядную часть счастливейших лет моей жизни я провел в подобной обстановке.

— …Никогда не видела, чтобы такое — и у живого… Слушай, Нарим, — может, он беглый раб? Ой! Что ж мне это сразу в голову не пришло? Я б тогда его сюда не тащила…

По моей голой спине легко пробежали чьи-то пальцы. Почему темноты никогда не дождешься, когда она больше всего нужна? Укрыть бы под ее покровом то, о чем я не мог даже вспоминать…

— Какой же он раб. Посмотри — разрез глаз, темные волосы, рост… Он же явно сенай.

Первый голос принадлежал молодой женщине, а второй — несомненно, элиму. Я сразу представил себе, как холодные серые глаза осматривают мои раны, а тонкие пальцы задумчиво потирают бескровную щеку.

— Сенай? — удивилась девушка. — Шутишь! Подумаешь — рост и масть. Чтобы сенай — и дошел до такого?! От него же разит, как из помойки! И шрамы у него, и… всеблагая Тьясса, что у него с руками?!

Почему, ну почему я не мог пошевелиться? Мне же и самому никак с этим не смириться! Нельзя, чтобы другие смотрели! Лежа лицом вниз на соломенном тюфяке, я видел, как прямо у меня под носом деловито плетет паутину паучок, и чувствовал себя скелетом жареного поросенка после праздничного пира — голым, беспомощным, никому не нужным, — а воспоминания о пережитых ужасах не позволяли мне встать на несчастные обглоданные ножки и пойти восвояси. К тому же ребра мне перетянули так туго, что дышать почти не получалось.

— Ему много раз ломали пальцы. Я бы сказал — сотни раз.

— Сотни… Огонь небесный!

— Я слышал, из Мазадина сбежал пленник…

— Ну прям! Из Мазадина живым не выйдешь!

Глупышка. Она-то не видела, что я действительно мертвый. Элим был куда умнее.

— А что такое живой, Каллия? По-моему, этот бедняга пережил такое, что теперь смерть ему — милая подружка. Похоже, за то, что ты его сюда принесла, он тебе спасибо не скажет… Хотя… он же тебя спас.

— Ага. Заколола свинью я, но это он его с меня сдернул.

Пора двигаться. Я подтянул колени к ноющим ребрам и замер, чтобы вдохнуть немного воздуха. Потом я рывком встал на колени, обхватил себя за бока и стал с нетерпением ждать, когда комната перестанет вертеться. Девушка сидела рядом со мной, а элим стоял рядом — тоненький, как мальчишка, и едва ли выше, белокожий и беловолосый. Все элимы похожи как две капли воды — блеклые, бледные, бесполые. И хотя о них говорят в мужском роде, грубияны других рас не упускают случая гнусно проехаться насчет того, что элим — не мальчик и не девочка.

Девушка, несмотря на свои шестнадцать, выглядела старухой. Когда-то ее, наверно, можно было назвать хорошенькой, но волосы у нее потускнели, кожа шелушилась от какой-то болезни, а в прозрачных голубых глазах проглядывал опыт неестественных удовольствий. Ее потрепанное открытое платье зеленого шелка, все в пятнах и подпалинах, готово было лопнуть по швам под напором пышных прелестей. Когда я сел, она в ужасе прикрыла рукой рот — будто я и вправду оживший мертвец, а другой рукой ухватилась за фляжку с вином.

Элим склонил голову набок и округлил прозрачные глаза.

— Ну вот, Каллия, твой доблестный спаситель очнулся! Дай-ка ему фляжку. Капелька вина пойдет ему на пользу. — Если бы я был в состоянии подняться на ноги, его кудрявая голова едва достала бы мне до плеча. — Вы, сенай, — загадка, которая так и напрашивается на разгадку. Но теперь позвольте узнать ваше имя, чтобы мы знали, кого благодарить.

Надо было что-то сказать, но я забыл, как делаются слова.