Певец из Кастагвардии   ::   Уэлч Джейн

Опозоренного лесничего опустили на мраморные плиты пола и освободили от заклятия. Сайлле коснулась его щеки. В глазах Талоркана мелькнула искра света; он моргнул.

– Благодарю за милосердие, – произнес лесничий мягким и мелодичным голосом, в котором сочетались нежность, спокойствие и очарование.

Сайлле улыбнулась:

– Но помни: будучи на Земле, ты не сможешь пользоваться своей силой лесничего. Единственный твой путь к спасению – найти любовь. Ребенок должен быть зачат в любви, и в любви свободной – не такой, которую завоевывают лживыми чарами.

– Только воспользуйся магией своего голоса, и гибель ждет тебя! – грозно возгласил Страйф. – И без того, говоря по правде, ты должен быть мертв. Но старейшины слишком слабы.

Талоркан лишь поклонился:

– Я принимаю ваш приговор.

Нуйн, довольная решением Круга, вложила ключ в скважину замка на невысокой двери, украшенной дивной резьбой: там изображались потаенные тропы, пронизывающие вселенную, и дороги между мирами. Еще на гладких ясеневых досках виднелись три талисмана силы, способных пронзить грань между Землей и Иномирьем: Ключи Нуйн, Свирель Дуйра и последний, лежавший поодаль, – он выглядел как безвредное хрупкое яйцо.

Возле этого яйца, которое называли Некронд, стягивались воюющие людские племена, над ними высились неясные очертания тварей тьмы. Если Ключи и Свирель окружали сцены безмятежности, то Некронд был средоточием ненависти и хаоса – мира человеческих душ, полных беспорядка и стремления разрушать.

Дверь распахнулась. Нуйн протянула руку, чтобы перевести лесничего через порог. Они пересекли круги льда и пламени, а после ступили во тьму. Талоркан шел, полный трепета, его окружала беспредельная бездна. Чувство пустоты давило, словно разрывало на части.

Тишину нарушил слабый шелест листьев, и где-то вдалеке в ночи завыл одинокий волк. Перед самым лицом внезапно лязгнули огромные челюсти. Алая пасть мелькнула во мраке и тут же исчезла, оставив лишь запах гниющей плоти.

– Волки идут путями магии. Они находятся в краю духов, но ползут к Земле. Вспоминай о зле, что ты свершил, – проговорила Нуйн. – И слушай, как тонут души между мирами. Так много смертей!

Талоркан не слышал ничего, только волчий рык. Тогда Нуйн простерла длинную тонкую руку, и он в ужасе отшатнулся, хоть и раньше видел немало людских страданий и всегда смотрел на них отрешенно и свысока.

– Слушай же! – приказала Нуйн.

Ее ладонь ушла еще дальше во тьму. До ушей Талоркана донеслись кошмарные вопли гибнущих людей и злобный хрип волков, вгрызающихся в тела и раскусывающих кости. Дети плакали от ужаса. Мужчины кричали в отчаянии, бессильные спасти своих любимых. Это было страшнее, чем умереть самому. Лесничий вздрогнул от ледяного прикосновения – душа, начавшая одинокий путь в Ри-Эрриш, задела его плечо. Вихрь страданий закружил его, расколол стальные доспехи сердца.

Сквозь мрак на Талоркана смотрели яркие глаза Нуйн.

– Такой кары мало для тебя. Сайлле просила, чтобы ребенок был зачат любящей женщиной. Но этого недостаточно. Ты тоже должен будешь ее любить! И я проклинаю твою любовь. Если тебе удастся обрести душу, ты будешь мучиться так же, как по твоей воле мучаются они. Величайшая их боль в том, что они не могут помочь своим любимым. Твоя же превзойдет ее! Чтобы обрести душу, ты должен будешь полюбить смертную, и твоя любовь погубит ее, и самое худшее зло пойдет по ее следу. Ты поймешь страдания этих людей. И тогда ищи нас, Талоркан, ибо мы станем следить за тобою – за тобою и за твоим несчастьем.

– Я не хотел освобождать волков, изгнанных в Ри-Эрриш, – печально ответил лесничий. – Мне лишь нужна была сила их повелителя. Если бы Дева подчинилась моей магической песне, я получил бы ее.