Писемский   ::   Плеханов Сергей

- Любезно улыбнувшись, Голицын приподнял свой козырек ж подался в сторону Алексея. - Нет, прошу прощения, но ничего не разберу, все сливается, какие-то пятна - и только...

- Возможно, вы сегодня слишком утомились, князь, - тактично проговорил Алексей.

- Вы, наверное, правы, - быстро ответил князь. - Вот и окулисты говорят, что телесного повреждения в моих глазах нет и что это суть нервные припадки; но я прежде бы желал знать, что такое, собственно, нервы?.. По-моему, они - органы, долженствующие передавать нашему физическому и душевному сознанию впечатления, которые мы получаем из мира внешнего и из мира личного, но сами они ни болеть, ни иметь каких-либо болезненных припадков не могут; доказать это я моту тем, что хотя в молодые годы нервы у меня были гораздо чувствительнее - я тогда живее радовался, сильнее огорчался, - но между тем они мне не передавали телесных страданий. Значит, причина таится в моих летах, в начинающем завядать моем архее!

- Как вы сказали? Я не понял последнее слово, - переспросил Алексей, не удержавшись от иронической улыбки.

- Милейший Юрий Никитич, - вместо ответа князь повернулся к Бартеневу, - неужели вы еще не приобщили вашего юного родича к источнику званий?..

- О нет, Александр Николаевич, я мало-помалу просвещаю его, но пока еще не могу сказать: он наш.

Выслушав его, князь вновь обратился к Писемскому:

- В человеке, кроме души, милостивый государь, существует еще агент, называемый "архей" - сила жизни, и вот вы этой жизненной силой и продолжаете жить, пока к вам не возвратится душа, время от времени оставляющая бренное тело и наблюдающая за ним издали. На это есть очень прямое указание в вашей русской поговорке: "Души она - положим, мать, сестра, жена, невеста - не слышит по нем..." Значит, вся ее душа с ним, а между тем эта мать или жена живет физическою жизнию - то есть этим археем.

Князь помолчал, а потом, погрозив пальцем Бартеневу, сказал:

- Негоже быть скупцом при сокровище! Введите же вашего племянника в храм премудрости!

После этого визита Писемский не раз приступал к дяде с просьбами познакомить его с тайными доктринами ордена, но тот неизменно отказывался.

Но однажды Алексею все же удалось вынудить у Юрия Никитича согласие заняться его просвещением. Произошло это после того, как на расспросы племянника о предметах и людях, виденных у Голицына, Бартенев между делом обронил:

- А что касается швейцара в почтамтской форме, то это не блажь - самые верные ордену люди служат на почтамте. У них даже церковь своя по масонскому обряду расписана...

- Это у Федора Стратилата? - удивленно спросил Алексей.

- Нет, во дворе той церквушки - Архангела Гавриила.

- Дядя, съездимте туда!

Бартенев сначала по обыкновению отнекивался, потом вдруг согласился, видимо, посчитав, что ознакомление молодого человека с догматами вольных каменщиков лучше начать в привычной для него обстановке православного храма.

Однако, когда они приехали в церковь, помещавшуюся на задворках почтамта, и Юрий Никитич стал объяснять значение лепных фигур и надписей на стенах, Писемский даже пожалел о своей настойчивости.

Символов было так много, что вскоре все в голове у Алексея перемешалось и он стал исподтишка позевывать, что не осталось, однако, незамеченным. Дядя вдруг насупился, во взгляде его холодно блеснула знакомая сталь.

- Э-э, да к тебе, братец, в одно ухо влетает... - Он не договорил фразу и досадливо махнул рукой.

Но Юрий Никитич оказался не прав. Хотя ему и не удалось увлечь племянника на стезю познания масонской премудрости, многое из того, что он ему рассказывал, прочно осело в памяти Алексея. И несколько десятилетий спустя он обстоятельно расскажет об увиденном и услышанном в годы молодости на страницах своих романов.