Повесть о Золотом Государе   ::   Латынина Юлия

И вот сосед по шестидворке отогнул занавеску и видит: гадалка принимает то ли любовника, то ли вовсе клиента в неурочный час. А он сам имел на женщину виды… Разве может такое быть терпимо?

Даттам очнулся оттого, что что-то мокрое капало ему за шиворот. Дернулся: трое стражников справа, двое слева, а шестой бьет над ним гусиное яйцо.

— Эй, — кричит один, который слева, — трех яиц хватит, из остальных яичницу сделаем…

Потом привязали Даттама к лошадиному хвосту и проволокли через весь город.

* * *



На допросе Даттам показал, что свел в камере знакомство с крысой, обменялся с ней одеждой, а сам утек через нору.

— А крысу, — говорит, — чтобы стража не заметила, проклял до полудня, — велел носить человечью личину…

Секретарь экзарха, Арфарра, сидел с законченевшим лицом в углу и вел протоколы допроса.

Вечером Даттам смотрел через оконце вверху: небо улыбается, цветет фейерверками, за стенами ликует народ. Даттам понял, что войска мятежников отходят от столицы и подумал: завтра меня казнят… Стало одиноко и страшно. В конце концов, двадцать два года…

А потом вдруг пошел дождь: это искренние молитвы экзарха развеяли злые чары…

Наутро пришли стражники, остригли арестанта, переодели, пряча глаза… Понесли в паланкине с решетками к площади назиданий. Даттам глядит: солнце сверкает на мокрой черепице, пахнет свежими лепешками, и зелень так и лезет, так и тянется, хватает за душу пальчиками. Стоит Верхний Город, — здания как жемчужины, стены как оправа… осунулся, погрустнел.

Даттама, однако, пронесли мимо площади для назиданий под самыми иршахчановыми очами, мимо управ, мимо цехов, через семь ворот, через пять арок — вниз, вглубь, — крытой дорогой внутрь Шакуникова храма.

Развязали, повели… Сюда мятежники не ходили: лес колонн, кущи столбов, старая катальпа меж золотых столбиков, нефритовая галерея… Ввели в павильон: стены — в узорочье, узорочье — в зеркалах, от зеркал павильон как человечья душа: снаружи — замкнут, изнутри — безграничен.

В зеркальной комнате сидели трое, настоятель храма Шакуника, секретарь экзарха Арфарра, и сам экзарх. Экзарх обмахивался веером, а Арфарра прямо на коленях держал обнаженный меч.

Экзарх махнул веером, стражники ушли и затворили за собой дверь, но рук Даттаму так и не развязали. Экзарх кивнул Даттаму, чтобы тот сел, и проговорил:

— Великий Вей, как ты бледен! Как спаржа, отлежавшаяся в земле.

Даттам пожал плечами:

— Я так понимаю, — сказал он, — что мой дядя вчера отступил от города, и меня завезли сюда попрощаться перед казнью.

— Ваш дядя, — сказал экзарх, — вчера был назначен моим указом наместником Варнарайна, а сегодня утром его войска вместе с моими войсками выступили против разбойника Бажара. Только злодеяния прежних властей толкнули народ на мятеж: почему бы не помириться с теми бунтовщиками, которые, по мере сил, выказывали свою преданность династии?

Даттам помолчал, а потом сказал:

— Я знаю Рехетту. Он отпустит войска, а сам покончит с собой.

Экзарх засмеялся:

— Ты, Даттам, знаешь своего дядю еще хуже, чем черную магию, — и протянул Даттаму зеленый треугольник.

Даттам развернул письмо: а это был ежемесячный отчет соглядатая. Адресован он был лично Харсоме, а подписан пророком, и число на нем стояло за две недели до начала восстания.

Тут-то Даттам понял, и отчего пророк отказался от императорского титула, и отчего не хотел звать варваров, и отчего поверил Баршаргу.

— Это что ж, — спросил Даттам нового наследника империи, — мы подняли восстание по твоей указке?

— Разумеется, да, — сказал справа Арфарра. — Истинные причины вещей скрыты от людских глаз, однако же нет вещей, у которых не было бы истинных причин.

— Разумеется, нет, — сказал настоятель храма Шакуника. — Провокация опасная вещь.