Повесть о горе-злосчастии   ::   Никитин Антон

---------------------------------------------

Никитин Антон

Повесть о горе-злосчастии



Антон Никитин

ПОВЕСТЬ О ГОРЕ-ЗЛОСЧАСТИИ

Создавая новую Землю, Отец Изначальный,

Главный Первосоздатель, встретился со множеством трудностей.

Его помощники отказались взяться за это дело, обреченное на неудачу.

В конце концов Джакайра согласился создать новую,

несовершенную землю, прекрасно сознавая,

что она "изначально содержала в себе семена раздора и несчастий,

уготованные нашим сыновьям и самым отдаленным потомкам".

Рубен Барейро Сагиер. "Первосоздатель Ньяманду"

Движущийся воздух рванул из руки деревяшку скатанного желтого флажка и затряс ее железным грохотом проходящего скорого на Ригу. Голые ветки закачались, увязая в сером киселе пасмурного неба, вскрикнула ворона, и Павел очнулся, вытащил руку из форточки, запутавшись флажком в недостаточном отверстии. Последний раз звякнул зуммер переезда, поднялся шлагбаум.

"Вот и вся автоматика. Вот и вся наука будущего, - подумал Павел, доставая из-под скамьи бутылку водки. - Две тысячи шестой год." Поискал на столе место, чтобы поставить, места за пустыми консервными банками не оказалось. Павел водрузил сосуд на книгу, распластанную посреди жестяных зарослей. Теперь на обложке были видны только кусок фамилии автора "рнов" и звездолетик, устремленный в Нечто. Первые буквы иска- жались в призме жидкости и напоминали чудовищного черного таракана.

Серое месиво качалось за окном, переживая свою неприкрытость и мокрость. Павел сел, взял со стола бутылку - таракан метнулся и исчез - и отхлебнул: оказалась уже початой.

В снах его все было по-прежнему:

Весна 7121 года от сотворения мира в Костроме наступала медленно, март, готовый уже ко всему, утомленный и несолнечный, пьяно грустил над Россией, в столице выбирали нового царя. Мир, охваченный мрачным безначалием, тоскливо вглядывался в глубины мозга, окружавшие его, и, кропотливо крестясь, молился.

Михаил Федорович, совсем еще мальчишка, слушал свою полубезумную мать и вспоминал свое будущее и, отчасти, прошлое. Он сидел около окна и видел, как во двор въехал санный поезд, но встать сразу не смог - от неудобной позы у него затекла нога.

В поисках смысла своего бесплодного существования, Павел бродил по закоулкам снов, открывал и закрывал попадающиеся на дороге двери и забывал путь, по которому пришел. Странным образом течения времен пересекались, зацепляя друг друга, выхватывая из пронзенного потока второстепенную деталь и унося ее в неизвестном направлении. Павел пытался уловить ускользающие мелочи, вернуть их в движение родного периода, но какое-то темное препятствие вставало перед ним.

"А надо, надо было в Иерусалим идти, ведь хотел идти в Иерусалим, там бы и был теперь, но..."

Он отвернулся от окна, за которым хрипел уже набат и разъяренная толпа требовала его смерти.

"Я думал - свадьба будет, а оно - вон как..."

"Лжедмитрия давай!" - страшно закричали на улице, и кого-то сбросили с высокого крыльца.

"Я думал, узнаю, что там, дальше, какое царство здесь будет, сделаю его, и потом, потом - в Иерусалим, оттуда видней. Ни свадьбы, ни Иерусалима, Марина только, но она останется, будет здесь жить, она еще, может, родит от меня. Или не от меня, от другого какого-то Дмитрия. Может, я еще вернусь, потом, через сорок сороков, через темень, Бог меня не оставит."

Странный пожар охватил Отрепьева.

В этом движении, разрываемый лапами огня, он ощущал себя там - через сорок сороков, - в скучной и вздорной беседе, вспоминающим чудотворную икону Богоматери.

"Неправильно все, - подумал Павел. - Все неправильно. Грязь и муть, и все боятся. Здравствуй." Трезвый пока Мефодиев протиснулся в конуру переезда и затих на привычном месте.