Причуда доктора Окса   ::   Верн Жюль Габриэль

Глава 2

Где бургомистр ван-Трикасс и советник Никлосс беседуют о городских делах

– Вы думаете? – спросил бургомистр.

– Я думаю, – ответил советник, помолчав несколько минут.

– Дело в том, что никогда нельзя поступать легкомысленно, – продолжал бургомистр.

– Вот уже десять лет, как мы говорим об этом серьезном деле, – возразил советник Никлосс, – и признаюсь вам, мой достойный ван-Трикасс, что я все еще не могу решиться.

– Я понимаю ваши колебания, – проговорил бургомистр после доброй четверти часа размышлений, – и не только понимаю, но и разделяю их. Мы поступим мудро, если не решимся ни на что, не изучив вопроса более тщательно.

– Без сомнения, – отвечал Никлосс, – должность гражданского комиссара совершенно бесполезна в таком спокойном городе, как Кикандон.

– Наш предшественник, – важно возразил ван-Трикасс, – никогда не осмелился бы сказать о какой-нибудь вещи "без сомнения". Всякое утверждение подвержено неприятным возражениям.

Советник покачал головой в знак согласия, потом замолчал почти на полчаса. По истечении этого времени, в продолжение которого они не пошевелили и пальцем, Никлосс спросил ван-Трикасса, не приходила ли его предшественнику – лет двадцать назад – в голову мысль об упразднении должности гражданского комиссара. Эта должность обходилась городу Кикандону в тысячу триста семьдесят пять франков и несколько сантимов в год.

– Да, конечно, – отвечал бургомистр, с величавой медлительностью поднося руку к своему ясному лбу, – но этот достойный человек умер, не осмелившись принять решения ни по этому вопросу, ни по вопросу о какой-либо Другой административной мере. Это был мудрец. Почему бы и мне не поступать, как он?

Советник Никлосс не смог придумать довода, который противоречил бы мнению бургомистра.

– Человек, который умирает, не решившись ни на что в течение всей своей жизни, – прибавил важно ван-Трикасс, – очень близок к тому, чтобы достичь совершенства в этом мире.

Сказав это, бургомистр нажал кнопку звонка, издавшего скорее вздох, чем звон. Почти тотчас же послышались легкие шаги. Меньше прошумела бы и мышь, пробежав по толстому ковру. Дверь комнаты открылась, бесшумно поворачиваясь на смазанных петлях. Показалась белокурая девушка с длинными косами. Это была Сюзель ван-Трикасс, единственная дочь бургомистра. Она подала отцу набитую трубку и маленькую медную жаровню, не сказав ни слова, и мгновенно исчезла, так же бесшумна, как и вошла.

Достопочтенный бургомистр зажег свою огромную трубку и вскоре исчез в облаке голубоватого дыма, покинув советника Никлосса, погруженного в глубочайшее размышление.

Комната, в которой беседовали эти два почтенных лица, облеченные властью в Кикандоне, была гостиной, богато украшенной темным резным деревом. Высокий камин с огромным очагом, где можно было бы сжечь целый дуб или изжарить быка, занимал всю стену против окна, расписные стекла которого смягчали дневной свет. В старинной рамке над камином виднелся портрет какого-то пожилого человека, приписываемый кисти Гемлинга и долженствующий изображать одного из предков ван-Трикасса, родословная которого неоспоримо вела начало с ХIV века, когда фламандцы должны были бороться с императором Рудольфом Габсбургским.

Эта гостиная составляла часть дома бургомистра, одного из приятнейших домов Кикандона. Построенный во фламандском вкусе, со всеми ухищрениями и неожиданностями готической архитектуры, он считался одним из лучших зданий города. Картезианский монастырь или приют для глухонемых не были молчаливее этого жилища.