Причуда доктора Окса   ::   Верн Жюль Габриэль

Советник Никлосс поднялся, чтобы проститься с ван-Трикассом, у которого от всех решенных и нерешенных дел разыгрался аппетит. Затем было условленно, что со временем придется созвать совет именитых людей города, чтобы решить, не принять ли какое-нибудь предварительное решение по вопросу об Ауденаардской башне.

Оба достойных администратора направились к выходной двери. Советник зажег маленький фонарик, так как улицы Кикандона, еще не освещенные газом. доктора Окса, были окутаны непроглядной октябрьской тьмой и густым туманом.

Приготовления советника Никлосса к отбытию потребовали доброй четверти часа; когда фонарь был наконец зажжен, советник обулся в огромные калоши из воловьей кожи и натянул на руки толстые перчатки из кожи бараньей, поднял меховой воротник, надвинул шляпу на глаза, вооружился тяжелым зонтом с изогнутой ручкой и приготовился выйти.

В ту минуту, как Лотхен хотела снять дверной засов, снаружи послышался шум.

Да! как бы невероятно это ни казалось, шум, настоящий шум, какого город не слыхал со времени вторжения испанцев в 1513 году, ужасный шум пробудил глубоко уснувшее эхо старого дома ван-Трикасс. В дверь стучали – в дверь, нетронутую еще никаким грубым прикосновением! Стучали часто и сильно тупым орудием, очевидно узловатой дубиной. Ясно слышались слова:

– Господин ван-Трикасс, господин бургомистр! Откройте, откройте скорее!

Бургомистр и советник, совершенно ошеломленные, глядели друг на друга, не говоря ни слова. Это превосходило их воображение. Если бы выстрелила старая замковая пушка, не стрелявшая с 1385 года, обитатели дома ван-Трикасс не были бы ошарашены более. Да простят нам читатели это слово: его грубость искупается его выразительностью.

Тем временем удары, крики, зов все усиливались. Лотхен, взяв себя в руки, решила заговорить.

– Кто там? – спросила она.

– Это я! я! я!

– Кто вы?

– Комиссар Пассоф!

Комиссар Пассоф! Тот самый, об упразднении должности которого говорилось вот уже десять лет! Но что же произошло? Не напали ли на город бургундцы, как в ХIV веке? Нужно было событие не меньшей важности, чтобы взволновать до такой степени комиссара Пассофа, не уступавшего в отношении спокойствия и хладнокровия самому бургомистру.

По знаку ван-Трикасса – ибо этот достойный человек не мог произнести ни слова, – засов был снят, и дверь открылась.

Комиссар Пассоф ворвался в переднюю, словно ураган.

– Что случилось, господин комиссар? – спросила Лотхен, храбрая девушка, не терявшая головы даже при самых серьезных обстоятельствах.

– Что случилось! – повторил Пассоф, в круглых глазах которого отражалось неподдельное волнение. – Случилось то, что я прямо от доктора Окса, где было собрание, и там…

– Там? – повторил советник.

– Там я был свидетелем таких споров, что… Господин бургомистр, там говорили о политике!

– О политике? – повторил ван-Трикасс, взъерошивая свой парик.

– Да, – продолжал комиссар Пассоф. – Этого в Кикандоне не случалось, может быть, уже сто лет. Там начался спор. Адвокат Андре Шют и врач Доминик Кустос доспорились до того, что дело может дойти до дуэли.

– До дуэли! – вскричал советник:

– Дуэль! Дуэль в Кикандоне! Но что же сказали друг другу адвокат Шют и врач Кустос?

– Вот слово в слово: "Господин адвокат, – сказал врач, – вы заходите слишком далеко, как мне кажется, и недостаточно взвешиваете свои слова".

Бургомистр ван-Трикасс заломил руки. Советник побледнел и уронил свой фонарик. Комиссар покачал головой. Чтобы такие ужасные слова произносили столь почтенные люди!

– Этот врач Кустос, – прошептал ван-Трикасс, – решительно опасный человек, горячая голова! Идемте, господа!

Все трое вернулись в гостиную бургомистра.