Придет такой день   ::   Журавлева Валентина

Он понимал, в какое время года должны накапливаться в растениях активные вещества, понимал, зачем это нужно растению, - и никогда не искал наугад.

Сохранилась фотография Десеня, сделанная в Лос-Анджелесе после трудной Мексиканской экспедиции. Сменив пятерых проводников, Десень проделал путь в три тысячи километров от Тампико сначала на север, к Рио-Гранде, затем на запад, к границам пустыни Хила. На фотографии он выглядит так, словно совершил непродолжительную прогулку по Елисейским полям. Экспедиция дала науке полтораста новых лекарственных растений, в том числе мексиканский ямс, без которого не было бы кортизона.

В это время Поль Миар закладывал основы ультрамикрохимии.

Наступили душные летние месяцы, над Парижем медленно двигались волны невыносимого зноя.

Обмелела Сена. Засохли листья большого орешника во дворе госпиталя. Миар отпустил своих сотрудников, его раздражала их вялость. Он работал до глубокой ночи, не замечая жары, усталости, голода. Еще в студенческие годы он обратил внимание на оборудование, одинаково несовершенное и грубое во всех лабораториях. Теперь Миар создавал аппаратуру, пригодную для исследования микроскопических доз вещества. Он вдруг понял (нет, правильнее сказать - почувствовал, всей душой почувствовал), что увеличение точности приборов ведет к открытиям, даже если работаешь с давно известными веществами.

Когда от резкого газового освещения начинали болеть глаза, Поль Миар выходил во двор, садился на каменные ступени, не остывшие еще от дневного зноя, и смотрел в черное небо. Где-то под этими же звездами у костра спал Жерар Десень. Поль отчетливо видел костер. Можно было даже закрыть глаза: пламя не исчезало. Это был отблеск огня газовых горелок. Поль терпеливо ждал, пока погаснет пляшущее в глазах желтое пламя, и возвращался в лабораторию...

За борьбой Десеня и Миара следили не только их коллеги-медики.

В лабораторию при госпитале св.

Валентина дважды приезжал Жюль Ренар. Сохранилась обширная переписка Миара с Рентгеном и Шоу. Анри Беккерель, лечившийся в госпитале св. Валентина, рассказывает, как однажды во дворе внезапно появился высокий человек в прожженном, перепачканном халате. Сразу же, говорит Беккерель, меня охватило ощущение беспокойства и тревоги. Казалось, этот человек только что покинул поле битвы, самое пекло.

Сжав кулаки, наклонившись вперед, он стремительно шагал по узким дорожкам, и на его лице ясно была видна мучительная, напряженная работа мысли. Беккерель говорит, что незнакомец был поразительно похож на Бодлера, каким он изображен на знаменитом портрете кисти Курбе: запавшие глаза под массивным лбом, резкие морщины у рта; упрямо выдвинутый подбородок.

Внезапно этот человек останот вился и простоял несколько минут совершенно неподвижно. Потом поднял руки; пальцы начали быстро двигаться, словно собирая в воздухе какой-то прибор. Закончив работу, человек машинально обошел невидимый, несуществующий барьер, словно опасаясь задеть его и повредить.

Немало друзей было и у Десеня: писатели, поэты, художники.

Когда Десеня просили рассказать о дальних странах, он отбирал самое красочное и ни слова не говорил о пережитых трудностях, не жаловался на опасности и лишения. Вот почему "Путешественники", которых Эмиль Верхарн посвятил Десеню, наполнены такой торжественной созерцательностью:

Пустыни рыжие и степи - без границ,

Подвластные громам и ураганам бурным,

И солнца, саваном одетые пурпурным,

Туманным золотом вечерних плащаниц

И храмы медные, где щит и меч тяжелый

У паперти, и крест над ними в вышине,

И старых кесарей, в оцепенелом сне

Навеки замерших, чугунные престолы.