Мегрэ и убийца   ::   Сименон Жорж

— Может, он поест с нами?

Мегрэ изумленно посмотрел на жену, но тут же предложение показалось ему вполне естественным.

— Нет. Не нужно накрытого стола, обеда в кругу семьи. Ему будет страшно неловко. У тебя есть холодное мясо, сыр?

— Есть.

— Тогда сделай несколько бутербродов и принеси вместе с бутылкой белого вина.

— Как он?

— Спокойней и рассудительней, чем я ожидал. Начинаю понимать, почему он весь день не давал о себе знать. Ему надо было пережить все еще раз.

— Как это пережить?

— Внутренне. Поняла?

— Нет.

— В четырнадцать с половиной лет он убил мальчика.

Когда Мегрэ вернулся в гостиную, Робер Бюро смущенно спросил:

— Я мешаю вам обедать, да?

— Будь мы на набережной дез Орфевр, я послал бы за бутербродами и пивом. Не вижу причин не сделать и здесь точно так же. Жена даст нам бутерброды и бутылку вина.

— Если бы я знал…

— Что?

— Что кто-то может меня понять. Вы — исключение. Следователь будет вести себя иначе, судьи тоже. Всю жизнь я боялся — боялся снова нанести удар, сам того не желая. Я наблюдал за собой каждую секунду, прислушиваясь, не начинается ли припадок. При малейшей головной боли, например… У каких только врачей я не побывал. Правды я им, конечно, не говорил, а жаловался на жуткие головные боли, сопровождающиеся холодным потом. Большинство не придавали этому значения и прописывали аспирин. Невропатолог с бульвара Сен-Жермен сделал мне электроэнцефалограмму. По его словам, с мозгом у меня все в порядке.

— Давно это было?

— Два года назад. Мне очень хотелось признаться ему, что я ненормален, болен… Раз он сам не обнаружил… Когда я проходил мимо полицейского комиссариата, мне иногда хотелось зайти туда и сказать: «В четырнадцатилетнем возрасте я убил мальчика. Я чувствую, что могу убить снова. Это должно пройти. Заприте меня. Вылечите».

— Почему вы этого не сделали?

— Потому что читаю рубрику происшествий в газете. Почти на каждый процесс приглашают психиатров, а потом просто смеются над ними. Когда они говорят об ограниченной вменяемости или умственном расстройстве, присяжные не обращают внимания. В лучшем случае, уменьшают наказание до пятнадцати или двадцати лет… Я пытался справиться сам, следить за приближением припадков, бежать домой. Долгое время мне это удавалось…

Вошла г-жа Мегрэ с блюдом бутербродов, бутылкой пуйи-фюиссе и двумя стаканами.

— Приятного аппетита, — сказала она и отправилась обедать на кухню.

— Угощайтесь.

Сухое вино было последнего урожая.

— Я не голоден. Иногда я почти не притрагиваюсь к пище, иногда, наоборот, испытываю страшный голод. Это, видимо, тоже один из симптомов. Я ищу их во всем. Анализирую все свои рефлексы. Придаю значение самым незначительным побуждениям… Попробуйте поставить себя на мое место. В любой момент я могу…

Он откусил бутерброд и сам удивился, что ест самым обычным образом.

— Я боялся в вас ошибиться. Читал в газетах, что вы человечны и из-за этого у вас возникают иногда конфликты с прокуратурой. С другой стороны, там говорилось о методе ваших допросов — «карусели». С задержанным обращаются мягко и ласково, он делается доверчив и не замечает, как понемногу из него вытягивают все что нужно.

— Дела бывают разные, — не сдержал улыбки Мегрэ. — Разговаривая с вами по телефону, я взвешивал каждое ваше слово, каждую паузу.

— И все-таки пришли.

— У меня не было выбора. Я чувствовал, что все рушится. Послушайте, я хочу вам признаться. Вчера на Больших бульварах в какой-то момент мне пришла в голову мысль напасть на первого встречного, прямо в толпе, наносить вокруг себя удары, яростно драться в надежде, что меня убьют… Можно, я налью себе еще? — вдруг спросил он и с чуточку печальной покорностью добавил:

— Никогда в жизни мне больше не придется пить такого вина.