Прямое доказательство   ::   Щербаков Владимир

В этот короткий миг обозначатся прошлое и будущее, но удастся ли поймать его, сочувствовать, осознать?

- Ты ошибаешься, Валя, - сказал я, - встречное время - это легенда, не больше. Если и существует такой мир, то он навсегда останется для нас невидимым и неощутимым.

Он молчал. Мне стало жаль мечту.

- Ты смог бы, - спросил я, - представить мелодию в обратной записи? Мне кажется, "музыка наоборот" - "то какофония.

- То же самое сказали бы они, если бы... А это мысль! - Он оживился: Обратная запись - мысль! У тебя ведь был магнитофон?..

Я достал магнитофон и посмотрел на часы. Было без четверти час. Хотелось спать. Я понял, что его так взбудоражило. Мы ведь не зря спорили о симметрии и квантовом обмене. Ему хотелось поймать радиосигналы наших двойников. Но что такое их голоса или музыка? Бессмысленный шум, все звуки следуют в обратном порядке. И потом искажения, неизбежные пропуски, замирания сигналов - кто сможет учесть это?

А на магнитофоне можно записать сигналы и пустить затем ленту обратным ходом. И если удастся услышать хоть одну музыкальную фразу, хоть обрывок разговора на русском, английском, турецком, японском... Только бы услышать! Вот что я вдруг прочел в его глазах.

Он верил и не верил. У него было очень серьезное лицо, волосы упали на лоб, и на правой руке вздулась и дрожала синяя жилка. Удивительно, что эта простая мысль никому раньше, по-видимому, не приходила в голову. Он снял крышку магнитофона, щелкнул клавишами, настроил приемник на какой-то вибрирующий звук. В черном квадрате окна плавали красные и синие огни, потом окно качнулось, деревья загородили звезды. Я почувствовал под головой подушку. Он обернулся ко мне и что-то сказал.

- Да, да, оставайся, Валька, - ответил я наугад, - свет мне не помешает.

Во сне мыслят образами. Прошлое - это мой Синегорск и солнце в зеленой траве. Будущее - как далекое облако у горизонта. Наше будущее - это чье-то прошлое. Все ясно и просто.

Валька сидел ночь напролет, в комнате горел свет, и потому-то, наверное, ночь превратилась в летний вечер, когда ветер поднимает с дороги облачка пыли и они бегут до самого дома, а там ждет мать, которая, оказывается, вовсе не умерла давным-давно, а жива и здорова. Вот уже хлопотливо собирается чай на старом деревянном столе, а у окна стоит и улыбается большеротая длинноногая девчонка.

Еще один вечер, но совсем другой. Сентябрь. Далекие звонкие голоса. Гудки. На столе - письмо. Пытаюсь угадать, чье письмо, - и не могу. Стараюсь припомнить... Догадаться... Или забыть?

Кто-то теребит за плечо: "Вставай, вставай, старая дохлятина, кое-что расскажу".

Утро. Валька стоит надо мной с пустой кассетой в руке.

- Как дела? - спрашиваю я.

- Сейчас увидишь. Вставай - опоздаешь на работу.

Он поставил самую удачную ленту. Минуты две магнитофон шипел, свистел, щелкал, наконец лента пошла, и я услышал шумную смесь ударника, трубы и тромбона.

- Это не то. Это прямая запись. Это Роуз, современная пьеска для джаз-оркестра. Дальше. Слушай дальше.

Звук был очень слабый. Что-то сказала женщина - совсем тихо, голос почти растворился в тишине. Я замер. Но пошла опять какая-то мешанина. Шум, свист, гром...

В то утро, когда мы впервые услышали обратные радиосигналы, мы договорились о четкой "программе исследований". Впрочем, это было бесполезно. Второй вечер был похож на первый. Сафонов накурил так, что я едва видел его руки, и кольца магнитной ленты, и горку кассет, и он говорил, говорил, а я не то помогал, не то мешал ему. Много записей было пустых - шум в прямом и в обратном направлении. Мы стирали все с таких лент и записывали снова. А потом слушали. Два-три осмысленных слова или музыкальная фраза, по-моему, совсем не означали, что мы слышим наших двойников. Из случайного набора звуков тоже иногда рождается мелодия. Правда, очень и очень редко.